Так плохо, как сегодня

У меня разыгрался радикулит – независимо от Резо, сам по себе. Мне было больно сидеть на стуле. Я сидела, будто на раскаленной сковороде. Я страдала физически.

В середине дня мы отправлялись в гостиничный буфет, ели сардельки имени Микояна. Сардельки были соленые, так как в плохое мясо добавляют соль плюс крахмал и, как поговаривали, туалетную бумагу. Итак: боль в спине, бумажные сардельки и хамство соавтора. Мало не покажется.

Однако все кончается когда-нибудь. Приходит к своему финалу.

Сценарий написан. Наступил новый этап – съемка.

На съемку приехал Мкртчян. Данелия нас познакомил.

– Это автор сценария, – представил меня Данелия.

Фрунзик внимательно всмотрелся и сказал:

– Похожа…

Потом подумал и предложил чистосердечно:

– Приходи ко мне в гостиницу.

– Зачем? – не поняла я. Хотя вопрос глупый. Зачем может молодая женщина прийти в номер к мужчине?

– Женюсь, – уточнил Фрунзик.

Дескать, чтобы я не беспокоилась за последствия.

Я посмотрела на него и увидела, что он пьяный и одинокий.

– Не приду, – честно сказала я, чтобы не вводить человека в заблуждение.

Фрунзик не обиделся. Главное – определенность.

Однажды кто-то из актеров ему сказал:

– А почему твое имя Фрунзе? Это же фамилия.

Все вдруг сообразили, что Фрунзе – это действительно фамилия легендарного командарма, такая же, как Лазо. Фрунзе Мкртчян – все равно что Петров Сидоров.

Мкртчян выбрал себе древнее армянское имя Мгер. Теперь в титрах значилось: Мгер Мкртчян.

Тогда одни стали спрашивать у других:

– Мгер – это кто?

– Фрунзик, – отвечали сведущие.

– А-а-а… – легко вздыхали зрители.

Имя Фрунзик прилипло к Мкртчяну, приварилось. Не отлепить.

За словосочетанием Фрунзик Мкртчян стоял трогательный, смешной, ошеломительно талантливый армянский человек с тяжелым носом и грустными глазами. Его любили.

Почему-то одних любят, а других нет. Объяснить это невозможно. Но если захотеть разобраться, то выясняется: правильно любят и правильно не любят. Общественное коллективное мнение, как правило, бывает справедливо.

Фрунзик страдал патологией одаренности – запоями. Он не лечился, потому что, вылечившись от запоев, мог вылечиться и от таланта. Эти вещи взаимосвязаны. Однако кинопленка вещь беспощадная, она все обнаруживает.

Данелия сделал ему замечание.

– Ты пьяный, это заметно, – сказал режиссер. – Давай договоримся: ты две недели не пьешь ни капли. Я тебя отсниму, а дальше ты свободен. Делай что хочешь…

Через две недели ко мне подошел Фрунзик и радостно сообщил:

– Слушай, я уже пятнадцать дней не пью, так хорошо себя чувствую. Теперь я понимаю, почему бездарности весь мир завоевали…

Я представила себе: в самом деле, трезвые бездарности просыпаются утром, делают зарядку, принимают водные процедуры и, бодрые, жизнерадостные, идут и завоевывают места в Думе.

А похмельный человек просыпается, мучается, страдает печенью и депрессиями. Какая уж там карьера… До туалета бы дойти.

Однажды Фрунзик рассказал мне историю – своего друга. Эта история меня поразила.

Друг воевал, был ранен и попал в полевой госпиталь. Немцы поджимали, надо было отступать. В таких случаях тяжелораненых добивали, а тех, у кого были легкие ранения, брали с собой.

Всех, кто был в госпитале, вывели на улицу. Врач шел вдоль ряда, как сам Господь, и решал, кому жить, кому нет. Остановился возле друга. Вглядываясь в нездешнюю черноту волос и глаз, спросил:

– А ты кто?

– Армянин, – ответил раненый.

Врач не знал такой нации. Может быть, врач был пленный немец.

– А кто это? – спросил врач.

– Сарьян, – произнес раненый.

О художнике Сарьяне врач слышал. Он кивнул.

– Сароян, – вспомнил раненый.

Врач слышал о таком писателе. Кивнул.

– Амбарцумян. Физик, – продолжал раненый.

Он вспоминал наиболее качественных представителей нации. Врач кивал. Но через минуту возникла пауза. Раненый больше не мог вспомнить ни одного известного имени.

«Армяне кончились», – с ужасом подумал раненый… Но поскольку именно он рассказывал Фрунзику после войны эту историю, значит, его не убили тогда. Взяли с собой.

Фильм «Мимино» был закончен летом, как раз успевал к X Московскому международному кинофестивалю.

Однажды в монтажной комнате появился министр кинематографии Ермаш и сказал Данелии:

– Ты вот это место с Телави – Тель-Авивом выброси.

– Почему? – не понял Данелия.

Эпизод телефонного разговора с Тель-Авивом – главная смысловая нагрузка фильма.

– Не надо евреев, – объяснил Ермаш. – Нету такого слова.

– Евреи есть, а слова нет? – удивился Данелия.

– Ты понимаешь, арабы обидятся, а за ними весь мусульманский мир.

Данелия был озадачен. С одной стороны, он не привык спорить с министрами, а с другой стороны, не хотел уродовать свое детище.

– Выбрось один эпизод, и все, – уговаривал министр. – А фестиваль кончится, мы его на место вернем…

Ермаш ушел. Данелия подумал, потом сказал:

– Фестиваль непредставительный. Какая разница, что подумают десять негров? А потом я все на место поставлю.

– Когда потом? «Потом» не будет, – заподозрила я.

– Я сделаю одну копию без этого эпизода. А остальные – как надо.