— Нет. Не витамины. Это помогает мне продержаться. Но болезнь прогрессирует, я это чувствую. Я и позвал тебя сюда, одного, чтобы все рассказать, поговорить. Я был тебе никудышным братом. Меня должно было быть в твоей жизни гораздо больше, но… Прости меня.
— Простить? Да, но… — моя растерянность перерастала в злость. — Ник, нет я не верю, не хочу верить. Все можно исправить. Давай позвоним отцу. Он хоть и большая задница, но он все может!
— Только не это, — Николас горько усмехнулся. — Марк, пойми, я не хочу. Не хочу лишиться сначала руки, потом ноги, потом еще какой-нибудь части тела. Но и это ерунда. Я не хочу жалости.
Я ревел. Ревел, как девчонка. Навзрыд. Размазывал слезы по щекам, не желая примириться с действительностью. Искал какие-то решения и понимал, что они не помогут. Ничто не поможет. И никто. Я перебивал его, спорил. А потом повернулся, и увидел, что и он плачет. Тихо. Только две дорожки слез на щеках…
— Марк, я хочу, чтобы ты понял одну вещь. Нет, несколько. Но самая главная, это то, что ты останешься у них один. У мамы и отца. Дай мне слово, что пересмотришь всю свою жизнь. Что, как бы тяжело тебе не было, но станешь его достойным наследником. Не надо заменять меня полностью, я этого не хочу. Но быть с ним рядом… И с мамой. С мамой особенно…
Мы говорили. Много говорили тогда. Обо всем. О выборе. О жизни. О долге. Конечно, я дал ему слово. И не одно. Я изменил свою жизнь. Свое отношение к ней. К отцу. Насколько это было возможно. Дал слово, что всегда буду честным самим с собой. И буду жить в полную силу…
Я спросил его:
— Тебе страшно?
— Умирать? — Ник сидел, положив локти на колени и сцепив руки в замок. — Нет. И это правда, Марк. Потому что, я не знаю, как это. Никто не знает. Скорее жаль. Жаль уходить, многого не испытав, не попробовав. Настоящей любви, например. Жаль осознавать, что не оставлю после себе никого. Но, тебе этого еще не понять… — он вздохнул. А потом усмехнулся. — Жаль маминых слез. Жаль, что никогда не увижу её больше. Отца, тебя, обормота, — он взлохматил мои волосы. — Жаль уходить молодым…
С того дня все изменилось. Я изменился. Я дал брату слово, которое стараюсь, как могу, держать.
Когда мы вернулись домой, Ник сам все рассказал родителям. Они были в кабинете отца, а я сидел в гостиной. Не мог пережить это еще раз. Я помню крик мамы. И каким постаревшим сразу на несколько лет вышел из кабинета отец.
Вердикты врачей. Их лица и отрицательное покачивание головой. И вновь убитую надежду во взгляде мамы.
Ника не стало в апреле. Но все это время он занимался со мной. Я стал учиться. И мне это нравилось. Фил потянулся за мной. Мы выигрывали многие престижные олимпиады. В этом была заслуга Николаса. И еще в том, что он поговорил с отцом, заставил и его пересмотреть многое в отношении ко мне. вот только отец сделал это по-своему. Он стал опекать меня. Баловать, ни в чем не отказывать. Как будто старался наверстать упущенное. Или, посадить под стеклянный колпак, чтобы не допустить повторения истории с Ником. Лучший колледж, но только рядом с ним. Лучшая машина, по классу безопасности. Лучшие медицинские центры, потому что, не дай Бог… каждые полгода. Такая опека накладывает на меня определенную ответственность, потому что я знаю, что ждет меня в будущем. Я не могу подвести Николаса.
Я рассказал тебе все. И ты молчишь…
Джейсон подняла голову и вытерла слезы:
— Я… я не хочу говорить банальности, но… Терять родителей страшно. Но это неизбежно. Но вот потерять своего ребенка… — она выпрямилась, на миг прикрыла глаза. — Я поеду с вами, я хочу. То платье, в котором я приехала, подойдет? — я кивнул. — А сейчас, можно я пойду к твоей маме?
Она подошла ко мне, быстро прижалась щекой к макушке, а потом вышла.
Я знаю, что Джейс весь день провела с моей мамой. Помогала ей на кухне, потом пошла с ней в оранжерею, чтобы срезать цветы для Николаса, которые мама выращивает сама. И по кладбищу она шла под руку с Региной.
— Похоже, наша мама не на шутку привязывается к этой девочке, а?
Отец шел рядом со мной и смотрел на склоненные друг к другу головы наших дам.
— Джейс не может не нравится. К ней тянет.
— Это-то меня и пугает…
Это было самое необычное мое Рождество. Джейсон делала его таким. Каким-то, по-особенному домашним.
В церкви она сидела рядом со мной. Вся такая одухотворенная, неземная. Пусть и украдкой, но я не мог не смотреть на неё. А она замечала это. Сердилась, так по-детски недовольно хмуря брови. И, словно строгий учитель, стискивала мою ладонь в знак неодобрения. А мне оставалось только закусить нижнюю губу, боясь рассмеяться.
Удивительное Рождество. Самое праздничное и самое правильное за последние годы. Умиротворенное. Такое правильное. Вот она сидит тут, рядом со мной. С моими родителями. И это наполняет душу таким спокойствием.
А утром я проснулся от того, что ужасно захотел пить. И шлепая по полу босыми ногами, я спускался вниз, прислушиваясь к голосам и смеху, что доносились из кухни. Странно, я знаю точно, что мама отпускает Консуэллу на все рождественские каникулы. Тогда…