Так просто... Книга 2 (СИ)

Он открыл дверь, думая, все сделать так, как планировал, но увидел своего отца в полном сознании. Генри сидел, опираясь спиной на приподнятую спинку кровати и высоко подложенные под спину подушки, и пытался пить из ложечки бульон, которым кормила его Регина.

Злость новой волной закипела в груди Марка и раскаленной лавой выплеснулась наружу:

— Чем ты так угоден Богу, что он оставил тебя в живых?

Регина со звоном опустила ложку в тарелку и повернулась к сыну:

— Марк! Что такое ты говоришь? Прекрати немедленно!

Генри только кривовато улыбнулся, было видно, что сердечный приступ отразился на его здоровье и оставил свои последствия: говорить он пока не мог.

— Что я говорю, мама? Только то, что не понимаю… Не понимаю, кто дал ему право управлять моей жизнью? И не только моей. Кто дал ему право вершить людские судьбы? — он гневно смотрел на отца. — И это хорошо, что ты сейчас молчишь, потому еще одну порцию лжи я не вынесу. Как? Как ты мог? Ладно, тебе было наплевать на эту девочку. На меня. На то, что я почти шесть лет жил в аду. Но, они же твои внуки! Скажи, ты видел их хоть раз в жизни? — Генри едва заметно кивнул. — Черт! Да это еще хуже! Ты же видел, не мог не заметить, как Ники похож на Николаса! Как ты мог так равнодушно отнестись к этому? О, я, кажется, догадываюсь: ты откупался от них деньгами! Скажи, а Джейс это знала? Видимо, нет, иначе…

— Марк! — Регина поставила тарелку с бульоном на столик и встала. — Марк, объясни мне, в чем дело? В чем ты обвиняешь отца. И, тем более, сейчас, когда он только…

— В чем обвиняю? — Марк повернулся к матери. — Помнишь, я говорил тебе вчера о том, что случайно наткнулся на Джейс и её детей? — она кивнула. — Так вот, час назад я узнал, что это мои дети. Я отец, мам. А ты бабушка. Вот уже пять лет, как ты бабушка. И этот козел, — он кивнул на отца, — все это знал. Но не говорил нам, скрывал.

— Генри, милый, — Регина дрожала. — Это правда?

Старший Эриксон устало закрыл глаза и кивнул.

— Как ты мог? Как? Ты? Мог?

Марк и Регина пристально смотрели на Генри, но даже сейчас, как им казалось, в его взгляде не было, ни капли раскаянья.

— Ну, вот, — Марк развел руками, чертыхнулся и отвернулся в сторону, — у меня даже слов нет. по большому счету, плевать мне, признаешь ты моих детей или нет. Я их признаю, — он снова повернулся к отцу, — Я! хочешь ты того или нет. К сожалению, в твою, — он выделил последнее слово, — корпорацию я вложил немало сил, поэтому, как бы противно мне не было, до твоего полного выздоровления я заменю тебя. Но потом можешь на меня не рассчитывать. Я заберу детей и уеду. Подальше от тебя.

Генри сидел и смотрел на сына. Уголок губы у него подрагивал. Он открыл рот, в надежде произнести хотя бы слово, но болезнь не позволила этого сделать. Он протянул к сыну руку, в надежде, что тот хотя бы пожмет её, постарается понять и простить. Но Марк только упрямо сжал губы, поставил руки на бедра и переминался с пятки на носок, пытаясь хоть таким образом унять свой гнев.

— Я не могу, — он покачал головой. — Даже в одной комнате с тобой находиться не могу. Мама, прости.

И он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Регина сидела подле мужа в слезах. Сдерживала рвущиеся рыдания, прижимая ко рту ладонь с зажатым в ней шелковым платочком, и тихо повторяла, глядя на мужа:

— Как ты мог, Генри? Как ты мог? Мои внуки. Наши… И ты не сказал мне… Ты искалечил жизнь нашему сыну. Этой девочке. Малышам. — Она видела, как Генри попытался что-то возразить. — Нет, не говори! Не надо. Что же ты наделал? Марк возненавидит тебя.

Последние слова, как приговор, что обжалованию не подлежит, тяжелой и острой гильотиной опустились на плечи пожилого мужчины. Он сделал глубокий судорожный вдох и схватился за сердце. Боль лишила его слов и возможности наполнить легкие кислородом. В агонии, он опрокинул на пол миску с бульоном, и закатил глаза…

Марк стоял у окна, напротив палаты, в которой лежал его отец, и смотрел на урбанистический пейзаж за стеклом. В голове была пустота. Генри даже не пытался ничего отрицать. Будь он трижды не ладен! Он знал о существовании этих малышей, и ничего не сказал ни ему, ни маме. Как долго он собирался все скрывать от них? Рано или поздно, но правда вылезла бы наружу! Вопрос в том, когда? Когда он был бы старым дряхлым стариком и его дети люто ненавидели бы его? А кто сказал, что сейчас они примут его любовь? Но еще хуже было осознание того, что Генри видел внуков. Видели ли они его, другой вопрос. Но вот он? А еще эта маленькая лживая сучка! Как она могла? Как? Ладно, с ней он разберется потом.

— Ты заслужил этот приступ, отец, — Марк, переминаясь с носка на пятки, засунул руки в карманы брюк.

Но его отвлекла суматоха и суета, поднявшаяся в отделении. Несколько врачей и медсестер, толкая перед собой тележки с оборудованием, неслись по коридору в его направлении. Распахнули дверь палаты, в которой лежал его отец, вкатили приборы и закрыли за собой дверь. Марк метнулся в их направлении, рванул ручку на себя, но дверь открылась: медбрат, поддерживая Регину за плечи, осторожно вывел её из комнаты.