Так становятся звёздами. Часть 2

Хотя бы царственных одежд Торн у брата не отобрал — Сезар выглядел подобающим для Его Светлости образом. Длинный кафтан из дорогого сукна оторачивала горностаевая опушка, шею обвивала тяжёлая, массивная цепь. Падающие на плечи локоны сияли глянцем, подбородок был чисто выбрит.

Глядя на Сезара Фальконэ можно было подумать, что тот собрался на бал. Он был ослепителен и, с виду, как никогда уверен в себе, но Гаитэ не сомневалась, что вся его самоуверенность лишь бравада и маска.

— Его Величество, император Саркассора, Торн I, собирает Трибунал для суда над милостью божьей наследником саркоссорского престола, первого маршала, Его Светлостью Сезаром Фальконэ. От обвинения выступает Хорсиа Келливан.

Пока герольд зачитывал все эти широко известные факты, стражники протянули цепи, сковывающие руки Сезара через массивное кольцо в полу, замыкая их ключом.

На середину залы, к подсудимому с чинной неторопливостью вышел озвученный Хорсиа Келливан.

— Ваше величество, — склонил он голову перед сидящем на высоком троне императором, — ваша милость, — кивок в сторону высокородных пэров, — я докажу, что Его Светлость Сезар Фальконэ действовал предательски против королевской власти и человеческой совести.

Прокурор многозначительно поднял палец с тем, чтобы не менее многозначительно тыкнуть им в потолок.

— После сегодняшнего заседания ни у кого не останется сомнений, что во имя спокойствия в государстве этого глубоко безнравственного человека необходимо срочно изолировать от общества.

Сезар, склонив голову к плечу, с насмешливым, высокомерным видом вслушивался в эту явно проплаченную речь.

— Всем известна легендарная жестокость маршала. Можно подумать, что таковы все представители фамилии Фальконэ, что он действовал сначала по приказу отца, а затем — своего брата, но делать подобные выводы было бы ошибкой. Сезар Фальконэ поступал жестоко лишь по своему желанию, действуя из вожделения к власти. Целью его всегда был трон Саркассора.

— Ваши утверждения голословны, — презрительно вскинул голову обвиняемый. — Кроме пустых фраз вам нечего предоставить в доказательство?

Зал загудел. Трудно было понять, одобряя или возмущаясь сказанным.

— Защиту предоставляет Юлий Скорбцио — возвестил герольд.

В центр к прокурору вышел судейский в алой мантии — цвета адвокатской гильдии и, одновременно с тем императорской фамилии.

— Ваше Величество, ваша милость, — елейным голосом велеречиво начал адвокат, — я от всего сердца счастлив возможностью доказать, что Его Светлость принц Саркассора чист душой и помыслами и не виновен в том, что ему вменяют. Никогда он не действовал против царственного брата или интересов страны.

Снова зал загудел.

Гаитэ с болью в сердце поняла, что симпатии публики вовсе не на стороне подсудимого. Вся эта свора — и знать, и чернь, — жаждут крови маршала, слишком удачливого как в бою, так и в любви. Все присутствующие здесь мужчины будут только рады втоптать Сезара в грязь. Ему не простят ни его высокомерного бесстрашия, ни ужасающей жестокости, ни бесчисленных и неразборчивых сексуальных связей.

В жизни Сезар не искал друзей — он искал славы и власти. А теперь, когда ни того, ни другого больше не было и в помине, желающих сострадать ему не нашлось. Оно и не удивительно. Когда не жалеешь сам, не жалеют и тебя.

Адвокат продолжал заливаться соловьём, но говорил лишь общими фразами. Этого было мало, чтобы поколебать позицию судий. Этого было мало, чтобы хотя бы заручиться симпатией публики.

Гаитэ кусала губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть: «И это всё?!».

— Обвинение? — царственно взмахнул рукой Торн. — Можете начинать.

— Обвинение вызывает Риаро Контарио!

От внимания Гаитэ не укрылось, как при звуках этого имени надменно и пренебрежительно скривились губы Сезара.

«Какой же всё это дешёвый фарс», — отражалось на его породистом лице.

Это судилище фарсом и было. От начала до конца. Его исход был предрешён заранее, но всё же игра велась по всем правилам.

Свидетелем оказался невысокий щуплый парнишка, почти ребёнок.

Подойдя к трону, где восседала царственная чета, он с осторожностью коснулся губами рубинового камня на императорском перстне и выпрямился во весь свой незначительный рост, вопросительно глядя на прокурора.

— Клянётесь говорить правду и только правду? — с ленцой протянул Торн.

— Клянусь, — отозвался юноша.

— Герцог Контарио, — начал прокурор. — Вы были пленником Его Светлости во время осады Флосиды, во время его компании против земель Рэйва?

Гаитэ смутно припоминала, что Контарио были, кажется, вассалами её свирепой и неукротимой матери?

— Да, ваша честь. Он держал меня в казематах замка, на одной воде и хлебе и выпустил оттуда лишь дважды. В первый раз, чтобы допросить под пыткой. Во второй, чтобы отдать на поругание солдатне, когда мой отец отказался изменить вассальной клятве и не сдал вверенные ему укрепления.

Толпа возмущённо зашумела.

Признаться, Гаитэ и сама была потрясена.

Правдивы ли слова юноши? Они вполне могли быть правдой. Сезар не знал пощады к врагам.