Так убивать нечестно! Рождественский кинжал

– Я больше не могу! – простонала Эрминтруда голосом, которому позавидовали бы многие драматические актрисы. – Я уже дошла до ручки. Видит Бог, я старалась, но ведь всему есть предел!

Мэри приоткрыла окно и достала одеколон и носовой платок.

– Вы собираетесь развестись с Уолли? – спросила она без обиняков.

Столь резкий переход от классической драмы к пошлой реальности диссонировал с ньшешним душевным состоянием Эрминтруды. Она извергла глухой стон. Похоже, звучание его ей понравилось, и она, простонав еще раз, жалостно и с подвыванием, зарылась головой в кружевные подушки, нагроможденные в изголовье.

Осознав свою ошибку, Мэри приумолкла и принялась смачивать лоб и виски Эрминтруды. Минуту спустя Эрминтруда прошептала:

– Не следует мне говорить с тобой на эту тему. Ты – его воспитанница, да и вообще такая юная и невинная!

– О, не думайте обо мне, тетушка Эрми! – отмахнулась Мэри, произнося эти слова с отрешенностью актрисы, играющей одну и ту же роль в трехсотый раз. – Лучше расскажите, что случилось.

– О, не спрашивай! – выдавила Эрминтруда, громко всхлипывая.

Необходимости в расспросах и в самом деле не было – Эрминтруду вдруг словно прорвало, и подробности ужасающего утреннего столкновения с Уолли полились хотя и не вполне внятным, но беспрерывным потоком. Говоря, Эрминтруда все больше и больше распалялась, пока не завелась настолько, что, раскинув в стороны белоснежные пухлые руки, буквально возопила:

– Должна ли я терпеть такое унижение, когда рядом находится столь прекрасный и благородный мужчина, который готов бросить все и увезти меня хоть на край света!

У Мэри оборвалось сердце.

– Князь? – пролепетала она.

Эрминтруда уселась на подушки и потянулась к флакончику с нюхательной солью.

– Он не мог больше молчать, – просто сказала она. – Он боролся с собой сколько мог, но когда увидел… когда осознал, что за жизнь я веду, как обращается со мной Уолли, все у него внутри взбунтовалось. Так он сказал. Красиво, да? И он излил мне все, что творится у него на душе! О, Мэри, стоит мне только подумать, что я могла бы стать княгиней Варасашвили, все во мне переворачивается!

Мэри, чуть помолчав, произнесла:

– Что ж, тетя Эрми, почему бы вам в таком случае не развестись с Уолли?

Эрминтруда страдальчески прикрыла ладонью глаза и ответила совершенно нормальным голосом:

– Развестись с Уолли из-за этой потаскухи? Я не такая дура!

– Вам же не обязательно на нее ссылаться. Пусть это будет некая незнакомка.

– А что обо мне люди скажут? – вскинулась Эрминтруда. – Что дешевая девка отбила у меня Уолли? Нет, не дождутся! Да и Вики пострадает, если я подам на развод.

– Почему? – изумилась Мэри.

– Я ведь не вчера на свет появилась, знаю наших сплетников. Им только повод дай. На бедной девочке всю жизнь останется клеймо.

– О, какая ерунда! – отмахнулась Мэри. – Что вам до этих сплетников, тетушка Эрми? Сами знаете: на всякий роток не накинешь платок! И вообще – пошлите их всех к черту!

– Тебе хорошо говорить, девочка, – ты ведь у нас образованная, – сказала Эрминтруда. – А я не могу позволить себе послать их к черту, хотя, признаюсь, меня не раз уже так и подмывало это сделать. Нет, милая, я не могу рисковать счастьем Вики. Она воспитывалась как настоящая леди, и отец ее был истый джентльмен, да и я, что бы про меня ни говорили, всегда считалась женщиной уважаемой.

– Но ведь никто не станет вас меньше уважать, если вы разведетесь с Уолли.

– Это только ты так думаешь, милая, – вздохнула Эрминтруда. – Ты ко мне слишком хорошо относишься, спасибо тебе. А всякие проныры вроде Паркеров тут же распустят слух, что мы с Уолли нарочно подняли эту шумиху, чтобы я могла выйти замуж за настоящего князя!

Мысли о блестящем поклоннике и недостижимом титуле вконец добили Эрминтруду, и она с громким плачем зарылась в подушки, жалобно причитая, что ей до конца дней своих придется оставаться пташкой, заточенной в золоченой клетке.

Мэри не смогла сдержать смеха.

– Тетушка Эрми, но ведь золото принадлежит вам! А что, князь уже и вправду успел предложить вам руку и сердце?

– Настоящей женщине, – провозгласила Эрминтруда звенящим голосом, – ни к чему говорить все напрямик! У князя благородное сердце и намерения самые чистые!

– Несомненно, – сухо сказала Мэри. – А он знает, что вы с неодобрением относитесь к разводу?

– Мне пришлось сказать ему! Не могу же я позволить ему тратить на меня свою жизнь? Господи, за что мне такие муки! Моя бедная голова совсем раскалывается!

Мэри снова смочила платочек и приложила его ко лбу страдалицы.

– Что же вам тогда делать, тетушка Эрми? – участливо спросила она.

– Бог его знает, – всхлипнула скорбящая. Потом неожиданно звучным голосом добавила: – Одно я знаю точно: тратить деньги моего покойного мужа на то, чтобы откупиться от этой развратной дряни, не стану! Это я твердо решила.

– Это и в самом деле ужасно несправедливо, – согласилась Мэри. – С другой стороны, если им не заплатить, то ведь может разразиться ужасный скандал, да?