Так затихает Везувий. Повесть о Кондратии Рылееве

— Петр ни одного из иностранцев не возвел в первые военачальники. Сколь бы они ни казались преданны, он не мог полагаться на наемников. Он мог и пользовался чужестранцами, но не угощал их Россией, как это делают нынче. России не нужны были победы ценой стыда видеть какого-нибудь Дибича, начальствующего над русским войском, прославленным именами Румянцева и Суворова. Что сказал бы Державин, если бы его воинственной лире пришлось бы звучать готическими именами Дибича, Толля? На этих людей ни один русский стих не встанет.

Едва он договорил последнюю фразу, как Дельвиг захлопал в ладоши.

— Браво! Не люблю немцев, хоть меланхолическая и педантическая тевтонская кровь течет в моих жилах, но, к счастью, соединившись с русской, немецкая, кажется, испарилась и осталась одна славянская лень. Немец в нашей стране — это пьявица на теле богатыря. Несоизмеримо. Но если пьявицы покроют все богатырское тело?.. — он вопросительно обратил взгляд своих младенческих голубых глазок на Вяземского и развел пухлыми ручками.

— Кажется, богатырь ничуть не против такого кровопускания, — быстро откликнулся тот. — В сущности, что такое история? Цепь испытаний над родом человеческим, совершаемых честолюбцами. Капризы честолюбцев не имеют преград и в их личной жизни. Граф Вилла-Медина был влюблен в Елизавету Французскую, вышедшую замуж за Филиппа IV. Граф устроил пышный праздник в своем замке, на который пригласил двор, и заранее позаботился о пожаре. И в разгаре веселья, когда все были увлечены представлением, разыгравшимся на сцене, разом вспыхнул дом. Охваченные ужасом гости спасались, думая каждый о себе, Медина, выхватив из пламени Елизавету, вынес ее в сад. Все сгорело дотла — замок, сокровища, картины… Он пожертвовал всем, что имел, чтобы на несколько минут прижать к груди королеву. Поэты скажут — любовь. Но это лишь минутное желание, не привыкшее встречать отказ. Сиречь — каприз.

— И все-таки это любовь, — вздохнул Дельвиг.

— Не будем гадать. Любовь, ревность… Ревность толкает на поступки еще более страшные. Известный тебе Пуколов уверял при мне Карамзина, что по каким-то историческим доказательствам видно, что Екатерина I была в связи с царевичем Алексеем Петровичем, что Петр застал их однажды в позах несомнительных и гибель Алексея, то есть, по сути, детоубийство, произошла именно по этой причине.

Рылеев встрепенулся. Надо торопиться домой. Дела…

На столе в кабинете лежало нераспечатанное письмо. Оказалось оно из Батова от матери. Она спрашивала о здоровье, сообщала, что собирается продать одну из своих лошадей. С обычной деликатностью не жаловалась на нехватки. Но раз уж дело дошло до продажи лошади…

Надо тотчас же ей ответить, сделав вид, что ничего не понял, а потом извернуться, занять и послать денег.

Он взялся за перо.

«Любезнейшая маменька! Настасья Матвеевна!

Поздравляю вас с наступающим праздником и желаю провести оный в веселии и здоровии; мы, слава богу, здоровы; печалились было, не получая писем, но сегодня получили две повестки на два страховых письма. Еще не знаем, что пишут. Денег на праздник достал я и также сделал себе летний сюртук; он стал 95 р. — лошадь не спешите продавать, ибо я слышал, что ваш Рыжко очень худ: падет, так не на чем будет ездить. Засвидетельствуйте мое почтение Катерине Ивановне и Наталье Никитишне. Нам весьма хотелось бы быть у вас на праздниках, но не знаем, как попасть. Будьте покойны, любезнейшая маменька, и здоровье свое берегите, хотя (для) крошки Настеньки.

С истинным почтением имею честь быть ваш послушный сын

Кондратий Рылеев».

Он заклеил письмо, прихлопнул печаткой, вздохнул. Деньги… Сколько себя помнит, вечная забота — деньги. Ну, хорошо. Пока можно занять, а потом торопить, изо всех сил проталкивать давно задуманный с Александром Бестужевым альманах «Полярная звезда». Как сказал однажды этот острослов Пушкин: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Но альманах не только деньги, хоть они и нужны позарез. Альманах должен вобрать в себя все лучшее, все свободомысленное, что только есть в нынешней литературе. И, может быть, о, если бы эти мечты сбылись, может быть, соперничеством своим альманах разорит, заставит прекратить существование все печатные издания Греча и Булгарина? Грязным рукам не место в чистой литературе.