Такая долгая полярная ночь.

В нашей бригаде работает Вальман (я о нем упоминал в 24-й главе). Он бросает лопату и решительно направляется в теплушку. Конвоир требует, чтобы он вернулся и продолжал работать. Вальман возражает, говорит, что замерз и что в такую пурговую погоду чистить бремсберг бессмысленно. Конечный результат препирательства: стрелок-конвоир стреляет, и Вальман убит.

Нас снимают с этой нелепой в пургу работы. Снегу выпало немного, еще только начало ноября. Сильно устаю на работе. Рабочий день — 12 часов. Питание — скверное — лагерная баланда. Это «щи» из зеленых листьев капусты и пополам разрубленных некрупных селедок. На второе какая-нибудь каша. Ячневая сечка, перловка, горох или чечевица. Порции скудные и в столовой копошатся те, что вылизывают миски после блатных, которые ухитряются питаться лучше, так как повара на лагерной кухне тоже воры.

Несмотря на дневное утомление, часто ночью просыпаюсь от криков. Это кричат замерзающие в изоляторе «штрафники». Сажают в этот рубленый из толстых бревен лиственницы изолятор без печки с грунтовым полом тех, кого по своему усмотрению надзиратели и охрана считают нарушителями лагерного распорядка. Сажают в белье, и это когда температура воздуха —3 — 30 градусов С! Ночью раздаются крики: «Дежурный! Дежурненький! Выпусти, замерзаю!» Крики настолько пронзительны, что в конце-концов «дежурненький» идет к изолятору (изолятор на возвышении, на специально разровненной площадке), гремит запор. Голос: «Замерз, вот я тебя погрею». Сухой щелчок револьверного выстрела. И… несут еще недостреленного в медпукт, В руку ему всунут камень. Он надрывно дышит, с каждым выдохом из его рта хлещет кровь. Охранник говорит: «Напал на меня, я защищался». На вахте и на вышке могут быть спокойны — все по закону, и главное — ночных криков больше нет.

Да, хочу добавить, что приятель убитого Вальмана, электрик Дремов (глава 23) в эту же зиму замерз, спускаясь из шахты в лагерь, он решил в сарайчике для аммонала переждать пургу и заснул вечным сном. Так два приятеля, предсказывающие этапному пополнению смерть в первую же зиму, сами ушли в эту зиму в небытие.

7 ноября 1941 года нашу бригаду после работы днем (12 часов на открытом воздухе) ночью выгнали чистить от снега автотрассу. Дорога была сильно передута снегом, и машины не могли отвозить руду на обогатительную фабрику.

На эту ночную работу нас окриками, бранью и ударами прикладов подгоняли охранники. На трассе при свете фар застрявших автомашин я увидел груду лопат, которые разбирали заключенные, чтобы приступить к работе. Передо мной один старик-заключенный, видно хозяйственный и аккуратный в прошлом человек, стал выбирать лопату получше и пошире. Конвоиру показалось, что он долго копается, и конвоир с маху ударил старика прикладом к грудь. Старик, охнув, покатился с косогора вниз в долину. Я не сказал, что автотрасса вилась около сопки, с одной стороны сопка, в с другой — обрывистый склон в долину.

Я не выдержал и, глядя на конвоира, сказал: «Вот и поздравил нас с Великой Октябрьской революцией, с праздником!» Конвоир озлобленно направил на меня штыком вперед свою винтовку. В этот момент фары автомобиля осветили меня. И я, рванув бушлат, выставил навстречу штыку охранника свою грудь в военной гимнастерке. И, глядя на этого взбесившегося пса, сказал: «Что ж, я думал, что эту гимнастерку проткнет японский штык, а оказывается — русский». Увидев мою гимнастерку и летный шлем, который я продолжал носить и который не раз уже меня выручал, охранник отдернул винтовку и произнес: «Вспомнил…»

Глава 31

«Не веди, начальник, сам дойду.»

«Лучше кашки не доложь, но от печки не тревожь.»

Лагерный фольклор

Мне пришлось постигнуть значение трех «Д»: дистрофия, диспепсия, деменция. Три роковые «Д». Если к этому еще добавить побои, наносимые заключенные дегенератами-охранниками, и умерщвление прямое или косвенное в штрафном изоляторе, то, пожалуй, полностью вырисовывается картина жизни и смерти человека в сталинских лагерях. Ускоряет приближение смерти и труд, весьма тяжелый при 12-ти часовом рабочем дне. О питании и говорить не приходится. Зима завладела Колымой. Снег и мороз добивали людей. Все больше в лагере появлялось «доходяг», т.е. изможденных, истощенных, пораженных цингой людей.