Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Григорий Ястребенецкий Такая долгая жизнь. Записки скульптора: очерки

Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

Фотографии из архива автора

Художественный редактор Александр Веселов

Корректор Анастасия Данилова

Компьютерная верстка Александра Веселова

© Г. Ястребенецкий, 2018

© ООО «Издательство К. Тублина», макет, 2018

© А. Веселов, оформление, 2018

* * *

Григорий Ястребенецкий в мастерской

Не считайте это предисловием…

Нас с Григорием Даниловичем разделяют двадцать семь лет, и главное чувство, которое я вынес из общения с этим замечательным человеком, художником, педагогом, — глубокое уважение, и еще — чувство благодарности за его доброе, дружеское отношение ко мне.

Вряд ли Григорий Данилович распознавал кого-то из одиннадцати-двенадцатилетних мальчишек, болтавшихся во дворе дома 16 по Песочной набережной, куда мы с ним одновременно переехали в 1961 году. Но мы-то старших знали и отличали высокого красивого скульптора, подъезжавшего к дому на бежевой «Волге». Первые годы жизни в этом новом доме и покупка этой самой «Волги» блестяще, с изысканной иронией описаны Григорием Даниловичем в его записках «Дом для художников».

В год переезда на Песочку автору было всего тридцать восемь лет. Но за плечами у него уже была война, успешное окончание института имени И. Е. Репина и напряженная творческая работа, за десятилетие выдвинувшая Ястребенецкого в число ведущих скульпторов

Ленинграда. В своих записках Григорий Данилович конспективно сформулировал, чему научила его война. Привожу отрывок:

«— спать у костра зимой, свернувшись калачиком и спиной к огню, чтобы лучше сохранять тепло;

— пить неразбавленный спирт, запивая глотком воды или просто побросав немного снега в рот;

— не пригибаться к земле во время артобстрела;

— не спать сутками и не есть горячей пищи неделями;

— беспрекословно выполнять дурацкие, а иногда и невыполнимые приказы командира отделения;

— чистить зубы и умываться до пояса одной кружкой воды…

И, самое главное, война научила меня ненавидеть войну».

И, конечно же, война воспитала в нем дисциплину, мужество и стойкость. Именно эти качества в полной мере понадобились Григорию Даниловичу в последние годы. Сначала тяжелая болезнь полностью изменила жизнь его сына Саши замечательного художника, активнейшего организатора, тоже академика, как и отец. А совсем недавно не стало его жены Виктории Владимировны, которую он безмерно любил, которой бесконечно доверял и к советам которой прислушивался. Они прожили вместе шестьдесят лет.

Фактически на середине десятого десятка Ястребенецкому приходится привыкать жить по-другому.

А я вспоминаю чудесный эпизод почти сорокапятилетней давности, связанный именно с Викторией Владимировной. Как уже говорилось, жили мы в одном доме. Стоял конец мая 1973 года. Мы с Наташей только что поженились. Она была студенткой третьего курса, а я четвертого. С друзьями мы сидели на балконе квартиры моих родителей и весело это событие отмечали. Было довольно поздно, но зачетной недели никто не отменял, и завтра мне предстояло свободно ориентироваться в английском тексте объемом несколько десятков тысяч знаков. Принимать зачет должна была всеми обожаемая Виктория Владимировна Шкарина, преподававшая на кафедре иностранных языков института имени И. Е. Репина. И именно в это время они с Григорием Даниловичем проходили по дорожке, возвращаясь домой. А через несколько минут у нас раздался телефонный звонок. В трубке звучал Викин голос: «Андрей, поздравляем! Мы ничего не подарили вам в такой день. Можете завтра не приходить на зачет. Жду вас на экзамене. Привет Наташе! Еще раз поздравляем!»

Я был ошарашен настолько, что, кажется, даже не нашел подобающих слов благодарности. Что нам подарили на свадьбу, мы не очень помним, но этот подарок вспоминаем часто.

Когда меня принимали в Союз художников, Ястребенецкий имел к этому важному для меня событию самое непосредственное отношение, как член президиума правления, которое было последней утверждающей инстанцией.