Такая долгая жизнь

— А ночной фактор? Ты о нем забыл?

— Нет, Василий Петрович, не забыл. Но вы же сами знаете, что мы уже ведем работу по созданию ночных истребителей. Так разве можем мы предположить, что наши будущие противники сидят сложа руки? Я думаю, что нам надо не увлекаться рекордами, а работать над созданием машин, которые могли бы не только наносить бомбовые удары по глубоким тылам противника, но помогать наземным войскам в ближнем бою и, наконец, защищать небо родной страны от вражеских бомбардировщиков.

— Ты паникер! — сказал Батюков. — Если бы я не знал тебя около двух десятков лет, я бы мог подумать о тебе дурно.

— А в чем же выражается мое паникерство?

— Хотя бы в том, что ты заранее берешь на вооружение оборонительный вариант. А это и есть паникерство! Ты забыл слова, — уже жестоко, по-командному, рубил Батюков, — «малой кровью, на чужой территории!..». На чужой! — еще раз повторил он.

* * *

Через несколько дней советской делегации разрешили посетить французские авиационные заводы.

Одним из старейших был завод Блерио.

В 1909 году Блерио на моноплане впервые перелетел пролив Ла-Манш. По этому поводу одна из французских газет писала:

«Свершилось чудо! Францию и Англию соединил воздушный мост!»

По тем временам это было огромное достижение.

Всю свою жизнь Блерио посвятил авиации. Но в тридцать шестом году это был немощный, больной старик.

Завод его располагался в живописной местности на берегу Сены.

Старейшее авиационное предприятие Франции находилось в запустении. В опытном цехе сразу собирали несколько самолетов. Но уровень производства в нем был как в кустарной мастерской: медники стучали деревянными молотками, клепали вручную.

Только завод Мессье, где делали посадочные и тормозные приспособления, колеса и амортизаторы, был более или менее на уровне современной техники.

Советская делегация посетила также предприятия Рено, который выпускал самолеты «кардон» и пассажирские самолеты «симун» и «гоэлан».

Завод находился в парижском предместье Бийанкур.

Это было крупное предприятие, и порядка в цехах здесь было больше, чем у Блерио.

Советскую делегацию сопровождал бывший министр авиации, сенатор Луи Шаброн.

— Да, господа! Франция потеряла превосходство в воздухе, — признал он. — Теперь мы ставим перед собой более скромную цель — добиться равновесия сил с Германией.

— А вы знаете, какое количество самолетов выпускает Германия? — спросил Путивцев.

Шаброн ушел от прямого ответа.

— Мы хотим выпускать сто самолетов в месяц, — сообщил он.

Уже когда русские собирались покинуть завод, к комкору Эйдеману подошел корреспондент авиационного журнала «Эр»:

— Господин Эйдеман, что вы можете сказать о выставке?

— Выставка хорошо организована. Мы увидели здесь много интересного.

— Что вы думаете о французских самолетах?

— Есть хорошие спортивные и пассажирские машины. Но я человек военный, а военные самолеты, честно говоря, не произвели на меня большого впечатления.

— А ваше мнение, экселенц?[18] — обратился корреспондент к рядом стоявшему с Эйдеманом русскому с ромбом на петлицах.

— Я разделяю мнение комкора и хочу добавить, что заводы, которые нам показывали, сильно уступают авиационным предприятиям Хейнкеля, на которых мне приходилось бывать.

После того как русские попрощались с французами, Эйдеман предложил Путивцеву:

— Пройдемся пешочком. Для здоровья полезнее.

Они пошли по тихим, безлюдным улицам Бийанкура. Здесь ничто не могло мешать их разговору, никто не мог их подслушать.

— Я знаю, что ты не раз бывал в Германии, у Хейнкеля, а на заводах Мессершмитта тебе не приходилось бывать? — спросил Эйдеман.

— Нет.

— В Испании появилась новая модификация «мессершмитта», и нашим «ишачкам» приходится трудно, — признался комкор.

— Я знаю об этом.

Вдруг Эйдеман сказал:

— Однажды я застал Михаила Николаевича[19] в кабинете у окна. Он сидел в кресле и смотрел в небо. Лицо его мне показалось озабоченным. Я спросил его, о чем он думает. «Я мечтаю», — ответил Михаил Николаевич. Это было для меня неожиданным: военный, маршал — и вдруг… «мечтаю». А Тухачевский улыбнулся и сказал: «Я недавно перечитывал «Записки о 1812 годе» и нашел в них такие строки: «Суворов был мечтателем. Занимаясь поправлением крепостей в Финляндии, он писал Горчакову: «Я в непрестанной мечте». — «И о чем же ты мечтаешь в данный момент?» — спросил я. «Мечтаю о том времени, когда наши самолеты будут летать в стратосфере…»

Путивцев знал, что Эйдеман был другом Тухачевского. Он сам любил Михаила Николаевича. Ему было известно, что по настоянию маршала начались работы над реактивными двигателями, которые сулили революцию в авиации.

— К сожалению, среди французов, военных, с которыми мне приходилось встречаться, нет людей, умеющих мечтать. Французская военная мысль в застое. Престарелый маршал Петэн — сторонник позиционной войны — по-прежнему у них высший авторитет.

— Зато немцы многому научились у нас, — вставил Путивцев. — На киевских маневрах я стоял неподалеку от Манштейна и слышал реплики, которыми он обменивался с каким-то немецким полковником.