Такая долгая жизнь

После смерти жены Ольги осталось много книг. При жизни она не смогла приохотить его к чтению. Уже когда Лариса уехала учиться в райцентр, оставшись один, скучными, длинными зимними вечерами от нечего делать сперва Демид просто листал книги, рассматривал картинки, читал подписи к ним и незаметно приохотился. Отрывочные сведения, извлеченные из книг, мертвым грузом лежали в его голове до поры до времени. Когда он выпивал, познания как бы всплывали на поверхность, теснились, ища выхода, и появлялось у него тогда желание выговориться.

Те, кто знал Заозерного прежде, слушая его речи, дивились: смотри-ка, умен наш Демид. Ада тоже удивлялась, но другому: с какой легкостью швырял он рубли на стол.

Демид в тот раз засиделся в чайной до закрытия. Официантки собирали посуду, закрыли дверь, хотели Демида растолкать да выпроводить, но Ада остановила их:

— Не дойдет он сам. Пусть еще побудет, провожу его…

— Ну гляди, твой клиент… — с улыбочками сказали товарки.

Через час Ада растолкала Демида:

— Вставай, пора!..

Заозерный поднял голову, зло глянул мутными, налитыми кровью глазами, но сразу смягчился:

— Ты?..

— Пойдем, Демид, пора! Чайную закрываем…

Заозерный молча поднялся. Она подала ему длиннополый овчинный тулуп, шапку.

На морозе ему стало лучше. Шаг окреп. Но Ада по-прежнему поддерживала его под руку. Вдруг Демид остановился, расстегнул шубу, полез во внутренний карман, вынул оттуда скомканные бумажки, протянул с хмельной щедростью:

— Возьми, на полушалок…

— Что ты? Зачем?

— Бери-бери, тебе говорят!

Ночь была лунной. Беря деньги, и без счета Ада увидела, что там не на один полушалок.

Демид нагнулся, взял в жменю колючего, рассыпчатого снега, потер им щеки — сначала одну, потом другую, сказал просительно:

— Пойдем к тебе, а?

Ада отрицательно покачала головой: никак нельзя.

Демид вздохнул.

Аде почему-то стало совестно, будто она обокрала Демида. Но не станет же она ему рассказывать про свою жизнь, про свекровь, которая следит за ней неотступно. «А если в баньку? — неожиданно подумала она. — Заглянуть туда старая стерва не догадается, да и запереться можно изнутри…»

Было уже за полночь. Засыпанный до окон глубоким снегом, натрудившись за день, поселок беспробудно спал. Ада тронула Демида за рукав — пошли.

Не доходя немного до своего дома, за углом, она сказала:

— Погоди тут чуток…

Сама пошла дальше. Окна в избе были темными. Но надо было на всякий случай проверить. Она отперла дверь — из темноты пахнуло чуть угарным теплом, запахом опары.

Ада зажгла лампу, огляделась: никого. Может, сюда привести? Но тут же отвергла эту мысль: в баньке надежнее… Она достала из-за пазухи деньги (не выдержала), пересчитала. Завернула в бумажку и спрятала за картину, на которой была изображена зеленая русалка.

«Стоит, горемычный», — подумала она совсем размягченно о Демиде. Заозерный покорно стоял на прежнем месте за углом. Ада призывно махнула ему и пошла, и он затопал следом.

Банька, срубленная из грубых бревен, темнела в конце двора. Сквозь окошко, покрытое слоистыми причудливыми узорами, лунный свет еле пробивался. Пахло березовым веником, мылом и тем особенным запахом, которым за годы пропитались бревна.

Демид почти на ощупь нашел широкую лежанку и расстелил на ней тулуп. Ада, расстегнув белый, кокетливо укороченный полушубок, села с ним рядом. Демид нетерпеливо притянул ее к себе, зашарил рукой. Накололся о булавку, выругался.

— Подожди, я сама… — сказала Ада.

Спустя какое-то время она спросила потихоньку:

— Можно, я валенки надену, а то ноги боюсь застудить…

Ада оставила Демида в баньке до утра. Пообещала разбудить пораньше. Спал он крепко, и она еле растолкала его. Он увидел ее и сразу все вспомнил. Обнял. Под полушубком у нее была одна рубашка. На этот раз она торопила его:

— Скорей, уже светает…

Потом Демид воровато вышмыгнул со двора, свернул за угол. Под ногами хрустело, словно он шел по битому стеклу. Над избами из труб уже тянулись дымные плотные столбы. Ни дуновения в воздухе. И дымные плотные столбы были прямыми, как стволы сосен.

Побаливала голова — надо было опохмелиться. Демид знал одну бабку, которая, за переплату конечно, давала чарку в любое время.

После водки сразу стало легче. Заозерный не спеша пошел по проселку окраинной улицей. Никого не хотелось видеть сейчас. Он уже распрощался с этими местами. Он был уже сердцем в дороге.

В общежитии было пусто. Только дежурный уборщик Спирка возился у плохо разгоравшейся печки.

У Заозерного все было собрано. Из вещмешка он достал только старую фуфайку, где под подкладкой спрятал деньги на дорогу. Подкладка у фуфайки оказалась разорвана, а денег не было.

Демид зло выругался.

— Ты чо там? — крикнул с другого конца казармы Спирка.

— Ничего! — ответил Демид.

У Демида еще была одна похоронка, в тумбе между досками, прикрытая газетами и тряпьем. Тут деньги были целы. Демид еще раз выругался, на этот раз с облегчением.

Побросал одежонку в фанерный, собственноручно сработанный чемоданишко и, не попрощавшись со Спиркой (грешил он, что именно Спирка взял деньги), вышел на улицу.