Такая глупая любовь

А еще этот наглец с вызывающим взглядом! Как же так! Почему он оказался их самым перспективным клиентом?! Нет в мире справедливости! Насколько было бы лучше, если бы сейчас он не смотрел на Машу так презрительно. Он смеется над нею, над ее страхом и замешательством. Маша ничего не могла поделать с ощущением, что этот тип видит ее насквозь, со всеми ее тайнами, из которых самая страшная – ее глупые надежды, ее глупые чувства, ее любовь к Роберту.

Пусть он уйдет. Пусть Щучка даже выкинет Машу из окна их офиса, но только не при этом самоуверенном типе. Тоже мне, владыка мира. Хотя… ведь он и есть в каком-то смысле владыка. Владелец заводов, газет, пароходов и элитных поселков.

– Так что, презентация не состоится? – спросил этот наглец, глядя прямо на Машу. Уходить он, кажется, не собирался. – Очень жаль, я бы послушал.

– Николай Николаевич, о чем вы! – с притворным возмущением бросился к нему Щучка. – Разве возможно? Мы все сейчас решим, не сомневайтесь!

– А я и не сомневаюсь. – И Николай Николаевич улыбнулся. Щучка бросил огненную стрелу в Машину сторону.

– Скажи уже что-нибудь, Кошкина! Повесели меня! Ты же не могла ВСЕ потерять? – очень тихо, очень ласково спросил он.

– Значит, – незнакомец приподнял одну бровь и улыбнулся еще шире, – весь мой бизнес был в ваших руках и вы его потеряли? Как же это произошло?

– Она его в косметичку засунула вместо помадки, – хмыкнул Щучка, но Гончаров не рассмеялся и посмотрел на Щучку каким-то раздраженным взглядом. После чего тот, хвала небесам, заткнулся и больше не шутил.

– Я… я… – Слова застряли где-то в горле, и Маша вдруг по-настоящему испугалась. Этот мужчина, одетый так обманчиво просто, с наверняка дорогущими часами на руке, – его же не зря зовут за глаза Доном Корлеоне. Не зря же он хромает. Говорили, что он пострадал в бандитской разборке. Рассказывали, что чуть ли не в перестрелке двух группировок – где-то в начале девяностых, где ему попали в сустав. И что теперь этот сустав у него то ли заменен на титановый, то ли что-то еще с ним сделали. А всех, кто тогда был против него, вроде как он поубивал. Или не он. Или не тогда.

В общем, слава шла впереди этого мужчины с острым взглядом, пробивающим насквозь. И становилось не по себе и вообще очень страшно. Вдруг он… вдруг ему захочется как-то наказать Машу. В конце концов, она принесла ему убыток. Хотя какой убыток? Еще не нарисованный план не построенного поселка?

– Что ты мямлишь, Кошкина?

– У меня, кажется, есть презентационный фильм Марии Андреевны. Я сейчас… сейчас. – Роберт поспешил к своему столу, явно надеясь хоть как-то помочь Маше. Николай, мать его, Николаевич проводил Роберта тяжелым взглядом, сути которого Маша не поняла. Затем Дон Корлеоне вернул все свое внимание Маше. Щучка улыбался все искреннее, а красный цвет на его щеках становился все гуще.

– А что еще, кроме фильма? Плакаты? Распечатки плакатов для билбордов? – Маша просто молчала. Она стиснула кулаки и еле сдерживалась, чтобы не разреветься, что было бы просто ужасно.

– Я в своем уме? Я не сплю? Ты действительно сказала, что потеряла все файлы нашей визуализации к «Русскому раздолью»? – процедил Щучка, не сводя с подчиненной ледяного взгляда. Маша уже мысленно смирилась с тем, что ее немедленно уволят, но теперь ее страшила мысль, что так просто она не отделается. Вдруг ее заставят выплачивать какой-нибудь корпоративный штраф за срыв работы? Кто его знает, на какие деньги она утратила информацию?

– Так, я нашел фильм, – выскочил из-за стола Роберт.

– Значит, мы можем пройти в переговорную? – гостеприимно предложил Николай Гончаров. Щучка тут же закивал головой, как китайский болванчик, и посеменил впереди. Маша осталась стоять на месте, не совсем уверенная в том, как ей следует поступить. Может, она уже уволена и просто не поняла это?

– Вы идете с нами? – спросил Роберт, задержавшись на ступеньках лестницы. Сверху вниз на Машу посмотрели Щучка и Николай. Затем Дон Корлеоне свесился через перила и усмехнулся.

– Идемте-идемте, ваше кино хоть посмотрим. Наш вы Гайдай белоснежный. – Напомнил, черт, в каком несоответствующем моменту платье была Маша. Но что ей оставалось? Она вдохнула поглубже и последовала за тремя мужчинами.

Трое на одного. На одну. Одного этого было достаточно, чтобы деморализовать девушку. Борису Яковлевичу было лет за сорок, он был груб и властен. Николаю Гончарову – за тридцать, но к возрасту примешивалась эта безусловная власть, исходившая от него. Роберт смотрел на Машу с сочувствием, но чем еще он мог ей помочь? Он протянул ей флешку с записью, и Маша дрожащими руками принялась настраивать оборудование.