Такая история

Либеро Парри слышал. Развлечение для богачей.

— Я ищу механика, который будет ездить вместе со мной. Что ты об этом думаешь?

Либеро Парри громко сглотнул.

— Нет у меня на это времени. Я работать должен.

— Сорок лир в день, плюс все расходы и четверть от призовых.

— Призовых?

— Если выиграем.

— Если выиграем.

— Ну да.

В ту же минуту оба одновременно повернулись к двери, привлеченные каким-то шумом. Дверь распахнута, на пороге никого. Пока они смотрели в сторону двери, будто ожидая чего-то, в дверном проеме, стараясь не рассыпать охапку хвороста, которая была у него в руках, промелькнул Последний. Их он даже не заметил.

— А что скажет Флоранс и кто сообщит ей эту новость?

Казалось, граф не слышал вопроса.

— В этом парнишке что-то есть.

— В ком? В Последнем?

— Да.

— Ничего в нем нет.

— Нет, есть.

Либеро Парри смущенно потупился, словно его подловили на карточном шулерстве.

— В нем нет ничего особенного, если… Если не считать золотую тень.

— Ты о чем?

— Так говорят в наших краях. Бывают люди, у которых тень золотая, вот и все.

— А что это значит?

— Трудно сказать… Они не такие, как все, и это сразу видно. Людям нравятся те, у кого золотая тень.

Ответ явно не удовлетворил графа. Либеро Парри решил продолжить объяснение:

— Он два или три раза отдавал богу душу. Когда он был маленький, все считали, что он не жилец, но каждый раз ему удавалось выкарабкаться. Кто знает, может, это меняет человека.

Графу ДʼАмброзио вспомнилась единственная женщина, которую он когда-либо любил больше тенниса и автомобилей. Когда ты заходил в комнату, полную людей, то сразу чувствовал, там ли она: для этого необязательно было видеть ее или знать, что ее здесь не может быть. В театре не нужно было специально искать ее глазами: первое, что ты видел, — это она. Ее нельзя было назвать красавицей. Трудно даже сказать, была ли она по-настоящему умна. Но она излучала свет, она всегда была в центре кадра. Теперь он понял: золотая тень — это и про нее.

— Флоранс я беру на себя.

Либеро Парри рассмеялся.

— Ты ее не знаешь.

— Дай мне минутку, и я ее уговорю.

Граф ДʼАмброзио провел с Флоранс десять минут, сидя за столом в кухне. Он рассказал, что такое гонки, где они проходят и зачем.

— Нет, — ответила она.

Тогда он поведал о денежных призах, о толпах зрителей и о путешествиях.

— Нет, — ответила она.

Последовало объяснение, какую известность гонки обеспечивают в деловом мире. При этом граф заверил ее, что через несколько месяцев перед их мастерской автомобили будут выстраиваться в очередь.

— Нет, — ответила она.

— Почему?

— Мой муж мечтатель. И вы тоже. Очнитесь.

Граф ДʼАмброзио задумался. Потом произнес:

— Я вам кое-что расскажу, Флоранс. Мой отец был очень богатым человеком, гораздо богаче меня. Но его богатство сожрала безумная мечта, связанная с железными дорогами. Он помешался на поездах и всё спустил. Когда он начал распродавать имущество, я спросил мать: почему ты его не остановишь? Мне было шестнадцать лет. Мать дала мне пощечину. А потом произнесла фразу, которую вы, Флоранс, должны навсегда запомнить. Она сказала: если ты любишь кого-то, кто любит тебя, никогда не разрушай его мечты. Самая большая и затейливая мечта твоего отца — это ты.

Не дожидаясь ответа, он вежливо попрощался и вышел во двор. Либеро Парри выправлял молотком радиатор, который нашел несколько месяцев назад на обочине дороги, ведущей в Пьядене. Из него мог получиться отличный навес для поленницы.

— Все в порядке! — доложил граф, потирая руки.

— Что она ответила?

— Она ответила «нет».

— А-а!

— Пробег начинается в следующее воскресенье, Венеция — Брешиа. — И он направился к автомобилю.

— Но она же сказала «нет»…

— Сказала «нет», а подумала «да», — возразил граф, успевший сделать уже несколько шагов.

— А ты откуда знаешь?

— Откуда я знаю?

— Да.

Граф ДʼАмброзио остановился. Несколько секунд он искал ответ. Но не нашел. Обернулся. И оказался лицом к лицу с Флоранс. Бог знает, откуда она появилась. Она говорила тихо — так, чтобы ее слышал только он. Говорила с легким нажимом.

— Ничего ваш отец не спустил, он один из самых богатых людей в Италии, и, думаю, на железные дороги ему всегда было плевать. Что до вашей матери, то она никогда вас не била, я уверена.

Флоранс помолчала.

— Признаю, про мечты у вас неплохо получилось, но так бывает только в книгах, в жизни так не бывает. Жизнь, к сожалению, гораздо сложнее, поверьте.

ДʼАмброзио кивнул: дескать, он верит.

— Вообще-то вы правы. Я сказала «нет», но подумала «да». Причину я вам не скажу. И, знаете, я даже себе не хочу ее говорить, так лучше для всех.

Граф улыбнулся.

— Только верните мне его живым и невредимым. Мне дела нет, выиграете вы или проиграете. Главное — привезите его домой живым и невредимым. Спасибо.

Она развернулась и пошла к дому. Глядя ей вслед, граф впервые подумал, что она красива. Поход к портному ей бы явно не повредил; но то, что она красивая женщина, это бесспорно.

— Ну как? — громко спросил Либеро Парри.

Граф неопределенно махнул рукой — жест, который мог означать все что угодно.