Такая история

Я знаю, что сегодня сделаю. Лягу в постель голой и прижмусь к нему. Языком проведу по его шее, он проснется, и я шепну ему на ухо: Не оборачивайся, замри, к тебе с небес спустился ангел. Потом возьму в руку его член и буду долго ласкать. Очень долго. Я всегда чувствую, когда мужчина готов кончить, и останавливаюсь за секунду до этого. Потом все по новой. Напоследок я довожу его до оргазма ленивыми прикосновениями. Потом кладу голову ему на грудь и засыпаю.

10.34 вечера.

Понятное дело, что я никогда на такое не решусь.

Хочется поласкать себя.

17 мая 1923

Нагрянула полиция. Насчет Кертисов. Я рассказала все, что знала. Мистер Кертис и в самом деле застрелился несколько месяцев спустя. Вот и чудесно. Меня предупредили, что, возможно, придется где-то давать показания. Когда вам будет удобно, сказала я. Мне очень жаль мистера Кертиса, сказала я.

Я испугалась, но не слишком.

По-настоящему я пугалась:

При пожаре в Балкаеве, когда еще маленькой была.

В том самом поезде.

Раньше, когда большевики во весь опор скакали по улицам.

Во время плавания на корабле. Причем сколько бы ни плавала, все равно боюсь.

Постоянно пугаюсь, когда и причин-то для страха нет. Вроде рояля, из которого ни с того ни с сего доносится музыка, хотя никто на нем не играет.

Пианолы с душой.

Когда я перееду к господину Василию Зарубину, то в нашем доме не будет ни роялей, ни пианол. Не хочу, и точка. Нам очень жаль, но Хозяйка не любит музыку, вообще никакую. Исключение составляет только Going back.[13] Да, это такая песня. Она любит ее одну.

Все споют для меня Going back.

Василий, любовь моя.

Последнего полиция настораживает. Даже пугает. Много лет назад к ним домой вломилась полиция и забрала отца.

Они расследовали подробности автокатастрофы, в которой погиб граф, и что-то там у них не сходилось. Поэтому они увезли отца с собой и устроили допрос с пристрастием. Два дня его держали. Якобы машину занесло неспроста. Якобы объявился новый свидетель, видевший нечто странное.

По сути дела, все сводилось к деньгам, сказал Последний.

Объяснять он отказался.

Эта история с обвинением отца в убийстве не доставляла ему особой радости. И полицию он с того дня невзлюбил.

Но не хочет об этом рассказывать.

Как и о многом другом.

Все то время, пока поблизости околачивались полицейские, он бесцельно кружил по деревне.

Деревня эта удивительная — рай на земле, да и только.

Изредка попадаются одинокие дома, но они окружены такой тишиной, что кажутся ненастоящими, будто созданы лишь для того, чтобы радовать глаз.

Быть созданным лишь для того, чтобы радовать глаз. Это и про мою сестру. Она как роскошная усадьба посреди деревни, освещенная лучами заходящего солнца. Oh yes.

А еще я хотела бы завести собаку. В смысле, что я хочу собаку. Когда стану богатой. Собаку. Надо будет рожать, конечно, но собаку мне хочется даже больше, чем детей. Верную такую собаку.

Однажды зимой, когда стояли лютые морозы, в окрестностях Вальштока или чуть дальше, где-то у дома Нормы, из леса неожиданно вышел

11.05 вечера.

19 мая 1923

И вдруг Последний пропал. Фургон обнаружили в поле. Незапертый. Все лежало на своих местах, но самого Последнего не было. Кто-то видел, как он садился в грузовик, направлявшийся в Пеннингтон.

Но, может, это и не он вовсе был.

Я проверила тайник под сиденьями. Его деньги исчезли. Письма тоже. Пусто. Из одежды он, кажется, ничего не взял: все осталось в фургоне.

Он вернется.

Побег Последнего я использовала в своих целях — не пошла на работу. Провела время в мечтах о Василии. Василий, любовь моя. Он, конечно, не красавец, но и уродом его не назовешь. Правда, толстоват немного, особенно по сравнению со мной.

Когда мужчины устраивали скачки на огромном лугу, мы, все дамы, чрезвычайно элегантно одетые, стояли за изгородью, наблюдая за происходящим с поистине материнским

Я уселась перед зеркалом и сделала прическу как раньше.

В Америке о хорошем вкусе никто и не слышал, местные богачки кичатся своими драгоценностями, которые лично у меня только смех вызывают. Наши же украшения были великолепны. У всякого своя история, и, наверное, ради каждой из жемчужин, что теперь красуются на наших шеях, был убит не один человек: за долги или из-за любви. Когда мы надевали свои драгоценности, то они словно олицетворяли нашу атавистическую предрасположенность к несчастью. И мы знали: ни за что на свете мы не допустим, чтобы эта цепь смертей прервалась, — в ней заключалась наша жизнь.

Где же сейчас мои драгоценности?

Нет, хватит.

Их больше нет. И меня больше нет.

20 мая 1923

Я позволила мистеру Бланкету подвезти меня до работы. Прокляла все на свете — водитель из него никудышный. Он убежден, что на короткой ноге с самим Богом. Они разговаривают друг с другом. Бог его снабжает рекомендациями и советами. Например, как-то дал ценные указания по поводу игры на бирже. Подумать только.

Я отправила телеграмму в «Steinway & Sohns» и сообщила об исчезновении Последнего.

Им явно что-то известно. Так что теперь жду ответа.