Такая любовь

В глубине сцены вокзал. Вечер. Голоса, стук по колесам, шипение пара, где-то недалеко проехал паровоз. На переднем плане площадка последнего вагона длинного состава, начала которого не видно на сцене. Гулко разносится голос из репродуктора: «Пардубице, Ходень, Ческа Тшебова, Свитави, Брно, Братислава, Нове Замки, отправление по расписанию в девятнадцать пять, поезд стоит у третьей платформы, двенадцатый путь».

Лида выходит из вагона на площадку, потом спускается на ступеньки.

Человек в мантии. Нет?

Лида. Остается еще тринадцать минут, он обязательно придет.

Человек в мантии. А если он не получил письма?

Лида. Этого не может быть. Его друг дал мне слово.

Над ее головой замигала и погасла лампочка.

Человек в мантии. Что-то в вашем вагоне лампочки шалят… (Лида всматривается в перрон). Верно, контакты… Надо бы, чтоб исправили…

Где-то прогудел маневровый паровоз.

Лида. Прежде чем прогудят семь раз — он придет. Вот увидите! Еще шесть раз прогудят, и он будет тут!

Человек в мантии. Ехать ночью в темноте… (запнулся). Ужасно, какие глупости болтают люди, прощаясь! Теперь я понимаю, почему вы тогда…

Лида. Фотографию он мне не вернул!

Человек в мантии. Что?

Лида. Фотографию он мне не вернул!

Человек в мантии. Быть может, принесет сюда…

Лида. Зачем? Он оставил ее себе! И это хорошо, что оставил, не понимаете? (Гудки). Второй, третий. Еще четыре. Как странно… четыре года тому назад, в Брно, я вот так же стояла — в последнем вагоне. Он пришел к самому отходу поезда, как мы условились. Я смеялась, шутила. Он сказал только «Лида»… И потом — «Прощай»… Я подозревала, что он плачет, но он только теперь признался мне, что шел тогда еще целый километр за поездом и лег на шпалы и целовал рельсы… (Гудок). Четвертый!

Человек в мантии. Слушайте, Матисова, а если он не придет…

Лида. Придет!

Человек в мантии. Или если придет, но все же… все получится не совсем так… или вообще…

Лида (не обращая на него внимания, вслушивается и всматривается в публику на перроне. Новый гудок). Пять… лет прошло с того вечера в Бескидах. Печка, снег за окном, в тот день мне исполнилось восемнадцать. Тот день, девятнадцатого февраля… вы понимаете, о каком дне я говорю… и я не плакала, нет — только считала звезды, романтическая дурочка!

Человек в мантии. Именно потому, что вы так болезненно чувствительны, вы должны понять…

Лида. Вы должны понять… (Гудок. Лида говорит теперь быстро, чтобы успеть ответить, пока не пришел Петр) …шесть. Должны понять, что нас уже связывают тысячи вещей, мыслей и пережитых вместе чувств, в которых мы находили друг друга, даже несмотря на эти четыре года разлуки, как… как корни деревьев, разделенных дорогой. Ведь мы знаем друг друга семь лет, семь лет — это треть жизни, каждый третий день от рождения и до сегодняшнего дня я провела с ним, а это немало, правда? Семь лет… семь…

Гудок. Лида сбегает со ступенек. Стоит.

Голос из репродуктора: «Экспресс Прага, Колин, Пардубице, Хоцень, Ческа Тшебова, Свитави, Брно, Братислава, Нове Замки, отправление по расписанию девятнадцать пять, отходит с двенадцатого пути».

Тут Лида падает духом и медленно поднимается на площадку.

Человек в мантии. Лида. Я говорю серьезно. Суеверие есть суеверие. Жизнь…

В эту минуту раздается голос Петра.

Петр. Лида…

Лида поднимает голову, счастливая, торжествующая.

Лида. Пришел!

Но тут же без сил прислоняется к стене, потому что в конце перрона появляется взволнованный Петр с Лидой Петрусовой.