Такая работа. Задержать на рассвете

— Валька! Саломатин! — крикнула тут же девушка в середину вагона. — Приветственную речь приготовил?

Чернявый паренек в полосатой шерстяной кофте поднялся и заговорил громко, легко, без всякой иронии. Томной, вялой рукой он помогал своей декламации.

— Боги туризма! Отцы геологии! Текст вашего пригласительного послания, отлитый в бронзе, будет навечно выставлен нами у порога шестой лаборатории…

Кравченко почувствовал вдруг у себя на плече чью-то руку и обернулся. Добров стоял сзади, одновременно подавая знак обоим оперативникам.

— Вот они! — показывая на Саломатина, прошептал Добров. Он вел себя так, как будто не получал ни от Данилова, ни от Гаршина никаких инструкций на случай встречи с преступником. — Вот они! — повторил он пронзительно свистящим шепотом.

Паренек в полосатой кофте продолжал репетировать, голубоглазая девушка время от времени искоса поглядывала на Кравченко.

— Ты только не ври, Саломатин, — раздался из тамбура громкий и звучный бас, — ты говори по жизни: все как есть! — Энергичный короткорукий толстяк в массивных очках двигался по проходу между скамьями, раздавая пачки с мороженым. — Ты скажи, что находящиеся в отпуске сотрудники некоего института, получив приглашение посетить Клуб путешественников…

Шубин метнул на Доброва недобрый взгляд.

В это время тихо, а потом все быстрее и громче застучали моторы. Электричка плавно двинулась с места под задорную туристскую песню. Толстяк отбивал такт на скамейке, и от его полновесных ударов на сверкающих никелем полочках для багажа еще сильнее подрагивали рюкзаки, палатки, штормовки.

Кравченко не сразу сообразил, что от него хочет чернявый паренек, которого все называли по фамилии — Саломатиным. Он стоял перед ним с какой-то брошюрой и авторучкой, а голубоглазая девушка смеялась. Вся компания с любопытством наблюдала за ними.

— Он хочет подарить вам свою работу. С автографом, — смеясь, крикнула девушка, — на память о встрече! Он проиграл мне пари.

— Спасибо, — неловко улыбнулся Кравченко.

— Кому? — бесстрастно, выполняя каприз дамы, спросил Саломатин. Кравченко на минуту замялся.

Шубин привстал и посмотрел название брошюры— «Еще раз к вопросу о параметрах космических кораблей». В. Саломатин».

— Напишите: «Славному сыщику А. И. Доброву», — сказал он.

Саломатин удивленно качнул густыми бровями, но ничего не сказал.

— Пожалуйста.

— Гора родила мышь, — подвел вечером Данилов итог этой поездки.

Налегин повесил пиджак на спинку стула и снова пододвинул к себе розыскное дело Кокурина в обложке зеленого, порванного уже в нескольких местах картона. С внутренней стороны обложки рядом с записью «подшито и пронумеровано триста (300) листов» был приклеен большой из грубой шершавой бумаги конверт с фотографиями. Их было немало, этих фотографий, сделанных по всем правилам опознавательной съемки — в одну седьмую натуральной величины. Кокурин был снят в фас и в профиль, сидящим на специальном стуле, который, как утверждали специалисты, обеспечивал «правильное положение головы и непринужденную позу».

Но были в конверте и другие снимки. Налегин — в который раз — присматривался к трем мальчишкам, изображенным на желтом плотном листе матовой фотобумаги. Каждый из мальчишек, жестко и прямолинейно поставленных перед объективом, держал в руках какое-либо вещественное доказательство совершенного преступления — кто пачки папирос стопкой, кто бутылки вина, кто кульки с конфетами. Под снимками можно было разобрать выцветшую подпись:

«Воровская группа Бубна, совершавшая кражи из палаток».

Кольку Кокурина поставили в этой группе посредине. Как знак отличия главаря шайки, как скипетр или гетманскую булаву, он держал металлическую фомку, видимо тяжелую и ржавую, с раздвоением на конце. Воришек сфотографировали после допроса, когда они уже во всем признались, и на их лицах были написаны стыд и недоумение: они не знали, зачем понадобилось фотографировать их в таком виде. Наверное, не знал и тот, кто фотографировал. А может, он считал, что унижение — один из видов борьбы с уголовной преступностью.

Вот еще любительский снимок: Кокурин и несколько ребят, возможно его будущих соучастников, рядом с военным летчиком. У летчика открытое, смелое лицо и большой лоб…

А вот Кокурин во весь рост у шаткого, на трех тонких ножках столика, рядом с высоким фикусом. Он делает вид, что разливает по стаканам вино из большой бутафорской бутылки. Рядом с ним еще двое молодых парней, а за ними белая шапка рыночного Эльбруса и сбоку вытисненный золотом штамп: «Госфотография № 2».

Налегин любил эти редкие часы в отделе уголовного розыска, после дневной суеты и спешки, без телефонных звонков, без шарканья подошв в коридоре, без стрекота пишущих машинок.