Такая работа. Задержать на рассвете

В отличие от своего дружка он не шатался и не глотал слова. Со стороны казалось, что он навеселе. Но у Кокурина был наметанный глаз, он сразу понял, что парень пьян, что он давно уже не отдает себе отчета, где он, что делает, и потому дик и страшен в этом своем неведении. Его более слабый товарищ, видимо зная об этом, тотчас стал отходить назад. Он еле держался на ногах, но сознание не покидало его.

— Одолжи-ка денег! — сказал первый парень возбужденно. — Живо, папаша! Нужда пришла!

Кроме Кокурина и этих двух, у магазина никого не было. Но мужчина спокойно качнул густыми бровями, он отнюдь не был трусом.

— Я, по-моему, тебе не должен…

— Живо, — сказал парень, — моментом!

— Живо только мухи летают.

— Вон что! — чуть слышно сказал парень и сунул руку в карман. — Издеваешься!

— Постой! — крикнул Кокурин, бросаясь к пьяному.

Глупая улыбка лунатика мелькнула на лице парня. Он медленно, как бы для того, чтобы поздороваться, повернулся к Кокурину и тут же, молниеносно развернувшись и продолжая улыбаться, ударил его по голове чем-то тяжелым, затем ловко увернулся от рук мужчины и побежал по тропинке в сторону железной дороги. Кокурин прижал ладонь ко лбу и присел на тротуар. Ладонь стала липкой и горячей.

— Больно? — спросил человек в старой шляпе. Он поддерживал Кокурина, не обращая внимания на то, что капли крови падают ему на белую новую рубаху. — Ты где живешь? Сейчас я «Скорую» вызову…

— Не надо «Скорую»… Я посижу и пойду. Я нигде не живу, проезжий…

— Никуда ты не пойдешь… Я тебя не оставлю! Переночуешь у меня, а завтра разберемся.

…Еще не зажигая сигареты, он почувствует ее запах, от которого чуть заноет в груди, а потом горьковатый сильный аромат властно расширит кровеносные сосуды и сладостная ватная слабость медленно заполнит тело. Он сядет на стул или просто на камень и снова затянется. Постепенно исчезнет слабость, голова станет особенно ясной и трезвой, но воздух уже не будет казаться в груди таким легким и бесшумным, как раньше, и злость на себя, на свое безволие, на неумение навсегда отказаться от проклятого порока отравит радость существования. Он будет курить, проклиная ту минуту, когда, уже успев привыкнуть обходиться без наркотика, снова взял в рот сигарету.

Кокурин знал все это. Хорошо знал, что будет, когда он возьмется за старое, и поэтому, сидя на крыльце магазина с окровавленной головой, радовался тому, что жизнь словно бы сама, без его участия решила важнейший вопрос, доверив его судьбу незнакомому хорошему человеку. И он, Бубен, был готов ему повиноваться.

Глава 14. Кокурин

Ответ из Москвы, которого так ждали Данилов, Гаршин и все работники угрозыска, пришел только поздно вечером. Из трех фотографий, предъявленных Тюренковой на опознание в МУРе, она уверенно выбрала одну. И это была фотография Сочневой, тихой незаметной медсестры из Остромска.

Следователь, заверивший своей подписью показания Тюренковой, человек, должно быть, молодой, настроенный решительно, крикнул в трубку:

— Задерживайте Сочневу! Тюренкова опознала ее твердо! — Голос у него был по-мальчишески звонок. — Ни пуха ни пера!

Быстро записав телефонограмму, пожилой дежурный по управлению, славившийся неиссякаемым оптимизмом, добротой и мастерской игрой на гитаре, тотчас позвонил в кабинет Гаршину.

— Поздравляю, Константин Николаевич! От всей души! Мне кажется…

Гаршин выслушал дежурного, которому дальнейший розыск преступников казался теперь делом быстрым и легким, и поблагодарил за поздравления и советы.

— Вас, говорят, можно поздравить и с другим успехом? — басовито пророкотал дежурный. — Я ведь тоже его розыском занимался…

Гаршин настороженно хмыкнул.

— Слишком много успехов. О чем вы?

— О задержании Кокурина.

— Об этом еще рано…

— Как рано? Мне уже звонили из КПЗ: он там!

Гаршин отвел трубку от уха и, положив ее на стол, несколько секунд постоял неподвижно. Дежурный продолжал что-то рассказывать.

— Кто его задержал? — наконец резко спросил Гаршин.

— Как кто? Шубин! Еще вечером… Поедете в КПЗ?

— Выхожу, — Гаршин быстро собрал бумаги, погасил в кабинете свет и захлопнул дверь со стуком, чего обычно никогда не делал.

«Что случилось? Почему никто из тех, кто наблюдал за домом Кокурина, ничего не доложил? Может, они считали, что арест произведен с моего согласия?» От хорошего настроения, с которым Гаршин встретил сообщение из МУРа, не осталось и следа.

Камера предварительного задержания находилась в двадцати минутах езды от управления. Машина шла по опустевшим улицам. Ночная быстрая езда по городу всегда действовала на Гаршина успокаивающе. За рулем сидел какой-то странно притихший и растерявший большую часть своего детективного рвения Калистратов. Он ждал, когда Гаршин повернется в его сторону.

— Как, товарищ майор, не поймали еще того… у артистки…

— Еще нет. Но скоро должны.

— Понимаю, — сказал Калистратов и без всякой связи добавил: — А я документы в заочный юридический послал, — после этих слов шофер, казалось, перестал дышать, чтобы уловить малейшую реакцию Гаршина.

Но тот не отвечал. Так они проехали несколько перекрестков. Потом майор сказал: