Такая разная Франция

Другой отрыжкой забытого во Франции дикого капитализма столетней давности была слышимость в доме. Её ведь продумали таким образом, чтобы никто не мог скрыть от соседей самых сокровенных жизненных тайн. Не помогал в этом плане и совсем малюсенький дворик, где только и хватало-то места для некоторого инвентаря консьержки и мусорного контейнера. Зато через распахнутые в жаркие летние ночи окна в уши жильцов влетала незабываемая музыка встреч и расставаний. Мне, индивидууму с молодым и тогда здоровым сном, это не мешало, чего не скажешь о тёще. Когда к соседке по этажу после долгой (или не очень долгой) разлуки приехал любимый, она настолько бурно проявляла свои чувства, что некоторые соседи, поначалу тщетно пытавшиеся заснуть, просто обзавидовались, а иные, особенно те, чьи окна оказались ближе всего, обматерились, переворачиваясь с бока на бок. На следующий день тёща, встретив на лестнице счастливую и довольную после страстных объятий дорогого человека женщину, без капли стеснения, заявила, что обитатели дома не обязаны пассивно участвовать в их постельной жизни.

Улочка на Монмартре

Спустя лет 15 после этого случая, будучи проездом в Париже, пришлось переночевать у знакомой в том же районе города. Пожилая дама, польщённая нашим визитом и несколько соскучившаяся по живому общению, постаралась принять гостей по высшему разряду. Она угостила великолепным ужином (француженки, если они не подвержены идеям радикального феминизма, как правило, умеют классно готовить) и уступила нам свою маленькую, метров шесть-семь квадратных, спальню. Сама легла в «большой» комнате на диване. Гостей во Франции ублажают, но нам устроили королевский приём на уровне тесной квартирёшки, конечно. Всё было бы прекрасно, только в восьмом часу утра мы, надеявшиеся допоздна понежиться в кровати, были разбужены топотом ног по такой же, как и в бывшем доме тёщи, красивой деревянной лестнице с ковриком. Складывалось впечатление, что трудовой парижский люд направлялся на работу прямо через нашу комнату, и следовало бы ежеминутно, прикрывшись одеялом, вскакивать дабы вежливо приветствовать соседей: «Бонжур, месье, бонжур мадам, ох, пардон, мадемуазель, извините мы без галстуков!». Так что слышимость в бывших доходных домах Парижа девятнадцатого века постройки хорошая!

Пора, однако, сказать пару слов и о тёще. Это была (и есть до сих пор) необыкновенная женщина. Дочь обычных крестьян, получившая классов 6 образования. Она вынуждена была уехать из деревни после того, как её и старшую сестру изнасиловал ещё более старший брат. Такие истории случались, наверное, не только во французских деревнях, но если они приобретали огласку, то девицам лучше было покинуть родные края. Репутация оказывалась напрочь испорчена этой неприглядной историей, несмотря на обстоятельства дела (в которых никто из добрых соседей разбираться бы и не стал).

Не надо удивляться, тёща выросла в Нормандии, где господствовали патриархальные порядки. Там ещё в начале прошлого века для пущей бодрости духа детям подливали домашний кальвадос в утренний кофе. Такие вот были нравы. Ещё давали несколько капель «кальва» (как его именуют в быту) школьникам с едой для обеденного перекуса. А учителя, окончившие институты в больших городах, носители самых прогрессивных на то время, социалистических, взглядов, приходили в ужас от дикости нравов и прилагали бешеные усилия, дабы перевоспитать упрямых селян, но страсть к огненной воде и по сей день сильна в сельской части Нормандии. Даже существует профессия, так сказать, передвижного перегонщика яблочной браги в алкоголь. Он ездит из села в село со своим нехитрым аппаратом и гонит кальвадос для народа из его же сырья. Крепость напитка доходит до 70 градусов.

Но это небольшое отступление, а что касается тёщи, то понятно, что после неприятного инцидента девушка предпочла покинуть родные места. Зато виновник происшествия – брат остался (мужские руки в деревнях всегда ценились больше – кому-то надо было готовиться сменить родителей на ниве тяжелого крестьянского труда).