Такая разная правда

Жаль, что оружие есть только у власти и преступности, отчего в сознании многих они кажутся симбиозом. Простым людям тоже не помешали бы Калаш дома и Мак в темной подворотне.

Да, жаль. Когда выйду и войду в силу, я поправлю это недоразумение.

Кажется, я немного не о том и не ко времени, хотя и в тему. Вернемся к происходящему. К суду. Надо мной.

Можно ли было представить, скажем, год назад, с пеной у рта доказывая соратникам свои постулаты, что сам окажусь в роли преступника. Радовало, что судья – женщина. Должна понять. Говорят, женщины снисходительнее к общественным недоразумениям вроде меня. Мы только по букве закона кошмарные убийцы, а по справедливости – защитники слабых. Тех же женщин. Детей. Стариков.

Это насчет будущего приговора. Как ни странно, о нем я думал в последнюю очередь, потому что мне нужен был этот суд. Мне, для моих целей.

Мне было, что сказать. Как в свое время – Христу. Пусть пока с тем же результатом. Время расставит все по своим местам. Понтий Пилат тоже был лишь государственным чиновником, радеющим о собственном благополучии (конечно, вкупе с общими интересами… по возможности). А Христос – это Христос. Хоть и сын плотника. Теперь ведь никто не скажет, что «прокуратор Иудеи» звучит круче.

3

Для дачи показаний вызвали Людмилу. Бледная и похудевшая, она долго не могла прийти в себя.

– Алекс к тому времени ушел, – начала она после перечисления общих данных, – мы с Татьяной тоже собрались уехать, но ее перехватили. Она ненадолго отлучилась, а я осталась ждать в машине. И тут…

Людмила не сдержалась. Плечи задрожали, лицо зарылось в ладони.

Я умоляюще глянул на адвоката. Тот понял. Заседание прервали.

На следующее заседание Людмила не явилась. Я облегченно перевел дух. Хорошо, что не пришла. После пережитого ужаса вновь и вновь обсасывать подробности…

Жуть.

Прокурор встал.

– Обстоятельства дела суду уже известны, и ввиду неявки гражданки Акимовой предлагаю заседание не переносить, а слово предоставить… – Его голос завис на долю секунды.

Я замер.

Да! Слово, наконец, предоставили мне.

Настал звездный час. Я поднялся, встретившись с поддерживающими глазами друзей. В первых рядах, занимая почти треть помещения, передо мной сидела вся компания единомышленников, включая ранее отсутствовавшего Борисыча. Они пришли ради меня. И для нашего общего дела.

– Да, я сделал это. – Я обращался сразу ко всему залу, сегодня забитому до отказа. – Могу объяснить, почему.

Знал ли кто-то из пришедших, что присутствует не на судилище, где вынесут приговор очередному нарушителю спокойствия? Сегодня они – эти обращенные в мою сторону разные лица, внимающие и ждущие моих слов – на Голгофе. Впервые за долгое время свежий ветер будущего проникнет в затянутые паутиной скрипучие мозги. Сегодня новый мир впервые вторгнется в замшелое мышление обывателей, до сего момента не знавших ничего лучшего, как догонять Европу, дышать ей в задницу и глотать ее испарения – и при этом радоваться: как хорошо, мол, устроились! Дескать, ура, скоро все там будем – в этой законопослушной сказочной опе. Нет, господа-товарищи, не будете. Не нужны вы там никому, у них самих проблем выше крыши, в основном именно с такими понаехавшими приверженцами их идеалов, как вы. Которым сразу все права подавай – в том числе, понятно, и преступникам. Потому как – «права человека». Преступник – тоже человек! Это их логика.

В новом мире будет другая. И я сказал:

– Уважаемые господа и дамы. Друзья. Госпожа судья. Я убил этого преступника. Отмечу – не случайно убил. Не в состоянии аффекта. Не по недоразумению. Не защищаясь и даже не потому, что защищал. Нет. Я хотел его убить – и убил.

По залу прокатился ропот. Адвокат посмотрел на меня как на умалишенного: что я творю? Нарушаю все договоренности, уничтожаю смягчающие обстоятельства и рву возможности «сыграть в дурочку». Он покосился на сидевшего сзади Борис Борисыча. Тот неопределенно пожал плечами: что поделаешь, мол, это его выбор, и он его сделал сам.

Разве дано понять натасканному на «выжить любой ценой» (с упором на слово «любой») адвокату, что слышал он не показания жаждущего свободы, а потому готового и смолчать где надо, и лжесвидетельствовать, и подставить другого, короче, выкручиваться всеми способами – а голос из будущего. Это сверкнула молния нового порядка. А после молнии раздастся гром. И будет потоп. Потому что время пришло. По-другому быть уже не может.

Я – всего лишь пророк этого времени.

И я сказал:

– Я убил преступника. Намеренно. Потому что считаю – только так можно побороть преступность. Именно так надо поступать с ними, ведь преступник сам лишает себя всех прав собственным решением преступить установленные обществом законы. Он намеренно ставит себя вне их – и о чем тогда говорить?

Народ зашевелился сильнее. Выданное мной простое умозаключение, если вдуматься, одно, само по себе – без всей наносной шелухи, которая только отвлекает от главного – гораздо больше многих религий. Выше всех философий. Действеннее нынешних законов. Правда. Подумайте.