Такая служба – побеждать

— Нет тут никакого противоречия, — спокойно возражает маршал. — В данном случае такой метод был вполне оправдан — соответствовал обстановке, сложившейся на этом направлении. Здесь танковым армиям предстояло прорвать оборону слабую, неглубокую, здесь у противника не было ближайших резервов для парирования их ударов, здесь была реальная возможность прорвать оборону самостоятельно. Действия танковых армий в первом эшелоне предусмотрены советской военно-теоретической школой танковождения, — говорит он. — Никакого шаблона! — решительно рубит воздух рукой, словно отделяя друг от друга две точки зрения. — Это теоретической концепции гитлеровского вермахта был присущ шаблон. Нашей военной школе он чужд. Не может быть абсолютных тактических приемов, каждому решению должен предшествовать глубокий и научный анализ всех обстоятельств.

— А полководческое предвидение?

— Не отрицаю таланта, но без научного анализа… Нет, он — такой скрупулезный анализ — определяет успех, в том числе и полководческого предвидения.

В тяжелых боях на Сандомирском плацдарме военная фортуна поначалу не отличалась постоянством. Обстановка накалена до предела. Гитлеровцы окружены, но пытаются контрударами разорвать наше кольцо. 18 августа командарм М. Е. Катуков поручает Бабаджаняну возглавить группу бригад и организовать оборонительные бои до подхода наших войск. С несколькими командирами Бабаджанян отправляется проверять готовность опорных пунктов к отражению атак противника, и неожиданно они натыкаются на танки противника. Снаряд танковой пушки разрывается в центре группы советских офицеров.

А. X. Бабаджанян на командном пункте

корпуса во время боев

за Сандомирский плацдарм. 1944

Бабаджанян ранен в горло. Рядом, опрокинувшись навзничь, лежит с перебитой ногой комбриг 21-й подполковник И. В. Костюков. Но тут приносят радиограмму от командарма: «Наступать на юго-запад». Собрав силы, командир группы организует наступление, сам — в командирском танке вместо наводчика, только что тоже тяжело раненного. В этом же танке — раненый Костюков. Танк обстрелян вражеским артиллерийским орудием, в нем возникает пожар. Все выпрыгивают из танка — тут же замертво падает командир танка, ранен заряжающий. Водитель старшина Л. А. Полторак вытаскивает раненого Костюкова. Оставшиеся в живых ползут в сторону своих. Но свои, видимо посчитав, что здесь все погибли, не оглядываются, продолжают наступать.

И вот они — одни в поле. Бабаджанян приказывает Полтораку отправиться за помощью. Полторак пытается возражать: как он может покинуть комбрига? Но Бабаджанян непреклонен. Когда Полторак уходит, Костюков, с трудом расцепив сжатые от боли челюсти, едва слышно произносит: «Одно прошу: не оставляйте здесь, если надо будет — застрелите…» Больше он ничего не просит.

— Костюков храбрый человек, — говорит Амазасп Хачатурович, — за годы войны я видел людей разных — и храбрых и трусливых. Каков человек — особенно видно, когда он ранен. Трусливые обычно склонны преувеличивать свою боль, свое страдание — жалуются, просят, чтобы их скорее отправили в госпиталь.

— Страх за жизнь?..

— Страх за свою жизнь на войне испытывают все. Но люди смелые и храбрые — люди большого сердца. Такие ощущают страх после того, как опасность миновала. Малодушные — эти дрожат уже в ожидании опасности. А трусость нельзя прощать никому, в каком бы мундире она ни таилась. — Он брезгливо отмахивается. — Неприятно даже вспоминать… Я вот лучше про храбрых…

И с восхищением рассказывает о смельчаках-артиллеристах, которые везли свое 76-миллиметровое орудие из ремонта в артполк, по дороге увидели три фашистских танка, притормозили, в упор, как на полигоне, расстреляли все три и как ни в чем не бывало укатили дальше разыскивать свой родной полк.

Об одном только сокрушался маршал, что не знает дальнейшей судьбы отважных героев. Героев надо помнить. Он помнил. Помнил сотни людей, с кем довелось встречаться на дорогах войны. Искренне, почти по-детски радовался каждому приходящему письму, каждому переданному привету, каждой встрече со старым однополчанином, бывшим своим солдатом. Гипноз больших звезд на его погонах тут же улетучивался, гость забывал, что перед ним маршал, чувствовал лишь, что это увлеченный встречей старый боевой товарищ.

— Негоже забывать друзей. Это — себя не уважать, — говаривал он.

И не забывал. Не гнушался даже студенческой многотиражкой, чтобы поведать молодежи о ратных подвигах тех, кто теперь стал их воспитателями. Так, в многотиражной газете Института народного хозяйства имени Плеханова «Советский студент» вовсе не помпезно, а где-то внизу страницы, как говорится, «на подверстке», тридцать строк с подписью «маршал А. X. Бабаджанян» под заголовком «Бесстрашный комиссар» о М. П. Скирдо — тогда он был заведующим кафедрой философии этого института — профессоре, заслуженном деятеле науки.

О том самом Митрофане Павловиче Скирдо, с которым они памятной весной сорок второго испытали горечь поражений на миусском направлении.