Читаем Такеши Китано. Автобиография полностью

Я считаю, что для моего восприятия сюжета фильма рисунки и картины гораздо важнее, чем текст. Как правило, на рабочие записи режиссёра влияет повседневная жизнь — в них отражаются новости, последние события, общие воспоминания, знакомства — иногда с книгами, — и даже порой грёзы или кошмары... Но со мной всё происходит иначе. Записи к фильмам зачастую начинаются для меня с набросков, эскизов, рисунков, изображающих главных героев. Бывает, что и прямо перед съёмками я. рисую или пишу, чтобы лучше прочувствовать все подробности определённой сцены, истории... Я считаю, что живопись — это средство, с помощью которого можно передать то, что не выразить словами. В «Фейерверке» я использовал несколько своих картин вместо слов моего персонажа Хорибэ, прикованного к инвалидному креслу, который пишет так, будто заклинает судьбу, воображая путешествие своего друга Ниси и его жены. С помощью картин Хорибэ продолжает разговор с ними. Так как я считаю немного скучным минимализм икебаны, для которой достаточно одного цветка и простой вазы, мне в голову пришла идея написать для «Фейерверка» серию картин, где определённый цветок связывается с определённым животным. Так, подсолнух превратился у меня в морду льва, ещё один цветок стал головой пингвина... Еще я нарисовал все эскизы, написал все картины, которые появляются в «Ахиллесе и черепахе» — все работы моего персонажа, и в детстве, и в тринадцать лет, и в зрелом возрасте. Мне кажется, что высшая мечта режиссёра — самому проработать каждую деталь своего фильма. Так как в моём случае это невозможно, я использую свои картины как вещественные доказательства. Думаю, это происходит от моего глубинного желания самому нарисовать свои фильмы.

Вообще-то я — правша, но, как ни странно, иногда рисую левой рукой, как ребёнок.

История искусств зачаровывает меня: переход от одного течения к другому, иногда даже без перерыва, от реализма к импрессионизму, потом к кубизму, сюрреализму... Это развитие кажется мне таинственным и совершенно необычайным. Порой не происходит ничего. Пауза между двумя течениями, будто всё замерло в ожидании. А потом наконец-то возникает что-то новое.

Я люблю рисовать и писать красками. Мне всегда нравилось рисовать. Вот уже лет десять я пишу почти каждый день, трачу на это большую часть времени перед сном. Когда мне не спится, я рисую, пишу. Зачастую уже через несколько часов мне удаётся нанести последний мазок на холст. Иногда я заканчиваю полотно за одну ночь. Есть у меня и маленькие наивные картинки на клочках бумаги. Мне нравится их рисовать. А еще я обожаю чиркать наброски, какие-то детали, которые совершенно бесполезны, вообще ни к чему, но мне забавно. Для меня это что-то вроде ракугаки (традиционных рисунков).

Работая над «Банзай, режиссёр!», я вдохновлялся техникой Пауля Клее и Пикассо, которые рисовали и писали как маленькие. Они оба откладывали на время свои взрослые замыслы, эмоции, живописную технику и творили по-детски, будто играя. Я восхищаюсь Паулем Клее. Он был одной из знаковых фигур Баухауса[29]. Нацисты считали его «дегенератом», а на мой взгляд, он великий художник. В своих картинах он связывает абстрактные элементы без внутреннего содержания с другими, более символичными. Есть в его творчестве что-то от сновидений, и этим оно меня очень трогает. Его живопись говорит с духом напрямую, так как она не показывает ничего. Некоторые критики называли Клее примитивным художником, как Сати[30], который сочинял простенькие мелодии, построенные на повторах. Но, на мой взгляд, Клее — великий художник. Прежде всего, он создал особую технику: он писал инстинктивно, безо всяких раздумий, под влиянием ребёнка, живущего внутри него, того, кем он, возможно, и остался.


Из «Дневника» (1957) того же Пауля Клее: «Ничто в этом мире не может захватить меня, ведь я существую как среди мёртвых, так и среди тех, кто не был рождён. Чуть ближе к сердцу творчества, чем это принято. И всё же ещё слишком далеко».


Еще я высоко ценю творчество молодой японской художницы, которая называет себя Токиоко. Она работает в совершенно ином жанре, находя вдохновение в своем окружении и поп-культуре, этой смеси безумной истерии и упоения самовлюбленностью. Знаменитый режиссёр Этан Коэн, один из братьев Коэнов, помог ей организовать первую выставку в США, в одной из галерей Нью-Йорка.

Надеюсь, что в будущем у меня появится больше времени для живописи. И что я ещё смогу подняться над собой. Хотя я знаю, что никогда не смогу сравниться с Матиссом, Кокто или японским художником Лэйдзи Мацумото.

Перейти на страницу:

Все книги серии Book&Biography

Диана. Обреченная принцесса
Диана. Обреченная принцесса

В своей книге известный публицист и историк Дмитрий Медведев, автор книг «Черчилль. Частная жизнь» и «Тэтчер. Неизвестная Мэгги», поведает о Диане, принцессе Уэльской, одной из самых красивых и трагичных женщин последних десятилетий.Используя многочисленные источники, большинство из которых никогда не публиковались на русском языке, автор расскажет, какие тайны скрыты в детстве Дианы, как развивался ее роман с принцем Чарльзом и что послужило истинной причиной их развода, какие отношения сложились у принцессы с другими мужчинами и с кем она была готова создать новую семью, какую роль в ее жизни играли пресса и благотворительность. Также читателям предстоит увидеть последний день Дианы, споры о котором не утихают и по сей день.

Дмитрий Львович Медведев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное