...Таки-да!

А вот неподалеку, на так и не уничтоженном Мироненко бульваре, к чести которого надо отметить, приложившего все силы, чтобы это случилось, и стоит Шахский дворец. Сегодня он называется Домом народного творчества. Если бы покойный шах смог увидеть, во что народное творчество превратило памятник архитектуры... Но слава Богу, он этого не сможет сделать при всем нашем желании.

Вам надо знать, что звали этого шаха Моххамед Али, несмотря на то, что к боксу он имел такое же отношение, как я к Джо Фрезеру. Так вот этот шах приехал в Одессу задолго до того, как памятник Лаокоону перестал прыгать между Соборной площадью и археологическим музеем.

Вы не думайте, что между революциями девятьсот пятого и семнадцатого годов в мире было так спокойно. В девятьсот седьмом, когда наша революция потерпела поражение и мечта о ее мировом пожаре отодвинулась на две пятилетки, иранцы сказали - ша! - и сделали революцию себе сами. Это событие их отсталый шах отказался приветствовать, и очень скоро он уже гулял по Одессе. Потому что это был единственный город в мире, где вполне мирно соседствовали соборы, костелы, синагоги, кирхи, кенассы и мечети.

Вы помните, не так давно в Иране случилась очередная революция и снова оттуда убежал шах? Помните, но почему-то в свой магнитофон этого не говорите. Так вот, этот шах в отличие от Моххамеда Али обосновался не в Одессе, и даже не в Израиле, хотя его туда кто-то приглашал. Может быть, поэтому он быстро и плохо кончил. А в начале века еще не было Израиля, Голда Меир жила в Киеве, а не бряцала дубиной войны и единственным глазом Моше Даяна в Тель-Авиве, но уже стояла Одесса, из которой не рвали когти евреи, а наоборот, прибежал шах.

Революции в Иране всегда были направлены для улучшения жизни народа, но не так давно сбежавший очередной шах этого тоже не понял. Он мог бы, подобно предшественнику, попроситься сюда, но на свою голову не догадался сделать этого. Учитывая, какой валютный куш шах прихватил с собой на мелкие расходы, Брежнев вполне бы сумел предоставить шаху политическое убежище и даже вспомнить, что он с ним лично встречался на Малой земле. Однако все произошло иначе и теперь мы имеем доллар за двадцать рублей, а колесо истории крутится не в ту сторону, куда бы могло повернуть.

Я вам расскажу эту историю, положа руку на печень, именно так, как рассказывал мне ее мой прадед Роберт Анагнастопуло. Может быть, старик что-то путал, но только люди, знавшие его, утверждали: Роберт всегда был правдивым человеком. И когда работал корсаром, в коммерции, и даже во время игры в кости, что для него до самой смерти было важнее общественной и индивидуально-трудовой деятельности.

Мой прадед, чья греческая кровь была разбавлена доброй пинтой английской, как и некоторые его предки, начинал пиратом. Во всем мире эта романтическая профессия уходила в далекое прошлое, а под Одессой местные мальчики еще уверенно бегали на абордаж с неменьшим успехом, чем в районе Стамбула. Причем тогда для этого им не нужно было покупать липовые турецкие вызовы. И никакие чиновники не спрашивали у них виз, не то что характеристик, а бывший начальник одесского ОВИРа Олег Васильевич Иванов еще не родился. Даже разные декларации с них никто не рисковал требовать. Потому что ребята сами любили требовать, и это у них получалось не хуже, чем у того же Олега Васильевича, стоявшего на страже военных тайн. Несмотря на то, что во времена Иванова военной тайной считалась даже температура морской воды, кое-кто все равно уезжал. Наверное, поэтому в Одессе ОВИР расшифровывался очень просто: Олег Васильевич Иванов разрешает. При условии, конечно, что вы не сумеете передать ЦРУ чертежи ржавеющих напротив нас подводных лодок и еще кое-каких интимных формальностей. Кстати, вы видите эти лодки? А проплывающий рядом катамаран «Хаджибей»? А знаете, какое между ними сходство? Так вот, эти лодки помнят те времена, когда Одесса называлась Хаджи-беем. Но все равно они стоят на страже неизвестно чего. В общем, как скандировали у меня под окном ходившие строем октябрята: «Охраняем берега от коварного врага». Как будто найдется в мире идиот, которому не дают спать наши славные социалистические завоевания, если, конечно, не считать разнокалиберную интернациональную помощь.

Так вот, заметьте, что никакой пограничник не рискнул бы наглеть, чтобы мой дед со своей компанией уходил с пляжа после десяти часов вечера. Даже если бы этот погранец сильно рассчитывал на прицепленную к нему овчарку с отдрессированным нюхом на диверсантов, постоянно норовящих вылезть из моря на берег, а не наоборот.