Такие разные миры

– Оно самое, – молвил Моррисон. – Это уникальный образчик умственной функции, известной как суперэго. Мы полагаем, что он усиливает другую, которая называется совестью.

– Совесть в посудине! – воскликнул Карнаж, расплывшись в острозубой улыбке. – Я в восторге!

– В случае успеха, – продолжил Моррисон, – это вещество станет самовоспроизводящимся корректором ваших антисоциальных наклонностей.

– То есть мне больше не захочется убивать? – насмешливо уточнил Карнаж.

– Если выразиться лаконично, то да. Оно дарует вам преображение, по которому, я знаю, вы стосковались в сокровеннейших родниках своей души.

Карнаж гадко расхохотался и этим лучше всяких слов показал, как относится к мнению Моррисона.

Доктор бесстрашно заговорил дальше:

– Я уверен, что любое разумное существо томится по искуплению, добру и приличному месту в обществе.

– Знаете, док, – сказал Карнаж, – вы ничем не лучше ослов из Равенкрофта. По-вашему, я тайно мечтаю быть добрым? Дайте-ка сюда эту дрянь!

– Осторожнее! – предупредил Моррисон. – Это великая редкость! Бесценная!

– Да неужели?

Карнаж схватил пробирку и раздавил ее в кулаке. Затем под бешеные рукоплескания убийц приспустил костюм со своей рыжей башки и втер липкое вещество в кудри.

– Мне всегда хотелось иметь хорошие волосы, – признался Карнаж. – Авось хоть это поможет. А что в другой пробирке?

– Ничего интересного, – ответил Моррисон, прикрывая пробирку с ярко-красной жидкостью.

Карнаж выдернул ее из пальцев ученого.

– Говорите, док, и не вздумайте врать. Поверьте, я догадаюсь.

– Мне бы это и в голову не пришло, – сухо произнес Моррисон. – В красном веществе находится основа, из которой мы выделили субстанцию супер-эго.

– Основа? Что вы имеете в виду?

– Для извлечения супер-эго сначала нужно получить вытяжку эго.

Карнаж присмотрелся к пробирке на свет.

– Эго, вы говорите?

– В чистом виде. Но у вас его и так полно. Подозреваю, что даже с избытком.

– Бросьте! – возразил Карнаж. – Эго слишком много не бывает.

– Подождите! – сказал Моррисон. – Препарат еще не испытан на людях!

– Ничего не поделаешь! Так или иначе я не совсем человек. Я проведу для вас испытание, док. И если мне не понравится…

Карнаж подмигнул душегубам, и те зааплодировали, когда он поднял пробирку и выпил содержимое до последней капли.

Наступила тишина. Собравшиеся в лаборатории уставились на Карнажа, пытаясь угадать по странным жестам, что происходит у него в голове.

Рамакришна, следивший за этой сценой, предположил, что конечности не могут выразить всего, что творится в сознании Карнажа. Никакой жест не в состоянии передать внезапного наплыва чувства, которое, должно быть, испытывает Карнаж: чувства самости – абсолютной карнажности!

Самоощущение Карнажа расширилось, как будто взмыл занавес, обнаживший его подлинное «я». То, что Карнаж почитал за данность, предстало во всей ослепительной непосредственности – насколько он драгоценен, какой он особенный, неповторимый, уникальный, незаменимый, невоспроизводимый. Купаясь в ярком внутреннем свете чистого эго, он узрел, до чего прекрасно его тело, как хитроумно оно выточено, сколь изящно оформлено. И увидел это не в сравнении с чужими телами – какое ему дело до чужих? – но сугубо в своем существе, несравненном и несравнимом, где каждый волосок и каждая пора блистали квинтэссенцией его самости.

И коли таково его тело, то каково же сознание? Если бы существовали степени уникальности, его сознание было бы сверхуникальным, чудом за гранью сопоставимого – не потому, что оказалось бы тоньше, глубже или умнее других; другие сознания не имели значения. Главным было то, что именно это сознание, это тело, это сознание-тело принадлежали ему одному – нечто, чего мир не видывал и не увидит впредь.

Карнаж был настолько очарован собой, что мог лишь стоять столбом, погрузившись в самосозерцание. Затем он мало-помалу осознал присутствие убийц, которые так и толпились на пороге лаборатории, подзуживая: «Давай, Карнаж, покончим с этим!», «Не пора ли совершить малюсенькое убийство, а, Карнаж?», «Пора убивать, пора убивать, пора убивать!».

Карнаж припомнил, что когда-то – кажется, давным-давно – он прославился кровавой резней. И пусть он обладал неимоверной силой и почти сверхчеловеческими способностями, он все равно снова и снова рисковал своей жизнью в безумных эскападах умерщвления. Карнаж страдал, его неоднократно ранили люди вроде Человека-Паука и Венома, и он постоянно как-то выкручивался, излечивался и возвращался, чтобы опять убивать и рисковать собой.

– Эгей! Карнаж! Начинай же!

Карнаж тупо уставился на бесновавшихся убийц. Они хотели, чтобы он возглавил их в очередном забеге. В новом походе через адскую вакханалию и кровопролитие. Они желали, чтобы он снова подверг себя риску. Поставил под удар великолепное тело и превосходный ум. Рискнул потерять все то чудесное, чем он является. И ради чего?

Теперь он вспомнил минувшее, те самые времена диких убийств. Как ему было хорошо! Но сейчас стало лучше. Просто чудесно. Он не мог представить себе ощущения краше, чем чувство понимания и любви к тому, кем и чем он являлся.