Такие условия

В умирающей деревне даже в гости люди перестали друг к другу ходить. Тем не менее складывающаяся ситуация требовала немедленного разрешения, и как-то само собой у бани появился стол, сам собой, хоть и не скатертью, покрылся газетами, появилась немудреная снедь.

Даже оделись по-другому. Варьку в платье никто отродясь не видел, а Егорша сверкала синими, ставшими вмиг яркими, глазами из-под Павлово-Посадского платка.

Как водится, выпили. И за обсуждением выделения самогона, а главное, необходимого его количества на общественные нужды, выпили больше, чем требовалось бы Геологу для выполнения производственных задач на ближайшие пару месяцев, а совместный обед из дружеских посиделок плавно перерос в производственную склоку. По всему предсказуемо выходило, что никто ни копать, ни делиться самогоном не хочет.

– Нет, вы нашу долю отмерьте по готовности, а так – нет.

– Эк чего удумали – робота самогоном поить.

– Медведя куда не шло (видно не осталось незамеченным, как переговорщик намахнул под шумок пару рюмок), но робота-то как?

– Варька, хорош медведю под столом подливать, я все вижу.

– А что капусту никто не ест?

– Хорошо бы поле у реки под картошку распахать. Там всем хватит: и еда, и на самогон.

– Дык, пусть и распашут, вон медведя запрягут, гы-гы-гы.

– Так там не только пахать, там уже корчевать надо, лес стоит, уже лет двадцать как ничего не сажали.

– Так медведь пусть и корчует – известный специалист.

– Варька, хорош подливать.

– О! Картошечка!

– Пахать и подливать, тьфу, оговорился, чтобы корчевать, топливо нужно, а у вас снега зимой не выпросишь.

– Как не выпросишь, берите, сколько хотите.

– Сольцы передайте. Что, краев не видишь?

– Варя! Оставь медведя.

– Да, баловство это.

И когда веселье достигло своего апогея, обнажив души, участники захотели музыки и танцев. Невесть откуда, с ловкостью фокусников, братья извлекли балалайку, предложив Медведю сплясать.

Медведь недружелюбно рыкнул, и, прихватив уполовиненную «четверть» неведомо на чем настоянного самогона, заткнутую кочерыжкой, ушел, закончив переговоры.

– Поговорили, – подвела итог Варька, провожая взглядом пошатывающегося мастера нейролингвистического программирования, – Да он пьяный, что ли?

* * *

Ранним утром кузнеца разбудил разгорающийся явно женский конфликт. И когда разговор на повышенных тонах готов был перейти в ультразвук, стало ясно, что пора вставать.

Общение женщин в деревне и в спокойном-то состоянии может напугать непривычного к сельской полемике человека, а уж если затронуты интересы… Стоит отметить, что недовольство оппонентом может копиться, годами сдерживаясь, давя в себе раздражение, аккумулировать обиды и выстрелить неожиданным образом в самый непредсказуемый момент. И никого не удивит то, что спусковым крючком послужил мизерный, по сути, инцидент, песчинка, перевешивающая чашу весов из состояния равновесия на темную сторону темноты в глазах и заламывания рук.

А интересы как раз были затронуты. Варька и почему-то робот Геолог сцепились в неравной утренней схватке. Следуя незамысловатой Варькиной логике, робот, собирая общественный топинамбур и лопух, покусился на частный Варькин земляной надел, память о котором испокон веков глубоко хранилась в Варькиной голове.

Удивительно было то, что робот демонстрировал как бы небольшую истеричность, поддерживая накал дискуссии. Варя, услышав много нового о себе, пыталась эмоциональностью компенсировать отсутствие богатого словарного запаса, свойственного электронной памяти, но проигрывала даже здесь, на исконном человеческом поле.

– Их так придется водой отливать, – задумчиво в никуда сказал Кузнец, – как бы уже Варю в бане оперировать не пришлось.

– Не придется, не отливать, не оперировать, – незаметно подкрался Гамлет, – запреты и блоки сработают. Безопасность белковых форм жизни превыше всего… ЭЭЭЭ!

Робот, вцепившись Варьке в волосы, остервенело, под дикие крики, таскал ее по зарослям лопуха.

* * *

– Ну что там, запреты, интриги, расследования? – Гамлет, Кузнец и дед Михаил собрались после долгой диагностики на небольшое производственное совещание.

– Белковая жизнь больше не священна? – продолжил свою мысль Кузнец.