Такие вот дела

– Всего лишь то, – продолжал О'Дэй, – что среди них был один хороший парень по имени Николас Нидхэм, полковник. Этот Нидхэм был здесь, заходил ко мне на работу и оставил письмо и деньги. Он хотел, чтобы я проделал для него работу частным образом. Но Нидхэм не застал меня, он в тот же вечер уехал в Африку по очень секретному делу. Когда я приехал в контору, то узнал, что случилась неприятность. Моя дура-секретарша, заливая сургучом пакет, случайно подожгла это письмо, очень растерялась, и оно сгорело. Но я все же кое-что знаю. Я знаю общую суть дела. Он хотел, чтобы я связался с одним его другом и, насколько я понял, спас бы его от большой беды. Я также знаю, что подружились они там, где жил Нидхэм во время войны. Если бы ты мог мне сказать, где это было, Мак, я бы нашел эту неизвестную личность и установил бы с ней контакт.

– Прекрасно. Нет ничего проще. У нас сохранились списки по местам работы всех секций на случай надобности. Я позвоню тебе сегодня вечером или завтра утром, в общем, как успею.

– Большое спасибо, Мак, – сказал О'Дэй.

Он положил трубку, допил виски, заложил руки за голову и уснул.

Проснулся он в полночь, посмотрел на часы, зевнул, потом встал, пошел в ванную и оделся: надел смокинг и мягкую черную шляпу. Он сел в машину, поехал к Пикадилли и вскоре остановился на Беркли-стрит. Там О'Дэй прошел через площадь, свернул во двор и вошел в Пименто-клуб.

Пименто-клуб – это одно из таких заведений, которые еще существуют благодаря своему владельцу, обладающему острым нюхом на бизнес и чувством юмора, к тому же достаточно благоразумному, чтобы не допускать слишком много недозволенного в своем клубе.

Члены этого клуба – люди самые разнообразные, так же, как и его убранство, смутно различимое в свете розовых абажуров. Это были всякие люди: вполне приличные, не совсем приличные и средние между теми и этими.

Здесь был маленький оркестр, который хорошо играл, если не очень уставал, 12 официантов, усвоивших, что не стоит подвергать себя ненужному риску и что помалкивать – это самое милое дело. Здесь был хорошо оборудованный бар в конце дансинга, прямо за оркестром.

О'Шонесси, бармен, безупречный в своей белой куртке, стоял, подпирая стенку бара, пытался подавить зевок и думал, что спать уже слишком поздно, а делать бизнес еще рано, так как время бизнеса в Пименто было от часа до трех ночи, а почему – это никто не знал. О'Дэй заказал большую порцию виски с содовой. О'Шонесси сказал:

– Давно мы не видели вас, мистер О'Дэй. Наверно, вы были очень заняты.

О'Дэй сел на высокий табурет.

– Да, очень. Вы сегодня видели Веннера или его жену?

О'Шонесси покачал головой.

– Я их обоих не видел уже целый месяц. Мистер Веннер, бывало, часто заходил. Может быть, ему надоело это место?

О'Дэй закурил и спросил:

– Сколько он задолжал в баре?

О'Шонесси грустно улыбнулся.

– Он ничего не должен, мистер О'Дэй. Официально все должен я. Мистер Мануэлло не разрешает заводить здесь счета. Плати наличными. В ресторане иногда разрешается, а здесь – нет. Поэтому я уж как-то выкручиваюсь.

– Сколько он должен? – спросил О'Дэй.

– Пятнадцать с половиной фунтов, – ответил бармен. – Я надеюсь еще увидеть мистера Веннера. Я бы мог потерпеть с деньгами. Раньше он всегда платил.

– О'Дэй сунул руку в карман, отсчитал 15 фунтов и положил на бар. Еще положил фунт сверху и сказал:

– Десять шиллингов вам. Где Мэйбл?

– В комнате для дам, – ответил О'Шонесси. – Она достала новый набор косметики, американский: помаду "редвол" и все такое, и теперь она выглядит – нет слов.

– Передайте, что я хочу поговорить с Мэйбл. Я буду в дансинге, за столиком в углу. И закажите мне что-нибудь поесть, О'Шонесси, отбивные или что там есть, может быть, бифштекс. И для нее тоже.

– Хорошо, мистер О'Дэй.

Бармен исчез за дверью бара.

О'Дэй допил виски, вышел из бара и прошел через дансинг. Он сел на свое любимое место в углу и стал терпеливо ожидать.

Через некоторое время в другом конце Дансинг-холла появилась мисс Мэйбл Бонавентюр и грациозно проплыла через пустой зал к О'Дэю. Проплыла – это отнюдь не преувеличение.

Мисс Бонавентюр была почти привлекательна, хотя все в ней было немного искусственно. Ее настоящая фамилия была Хиггинс, но Бонавентюр звучало гораздо лучше, тем более, что это означало, как ей сказали, "хорошее приключение". И она надеялась, что ее еще ждет какое-нибудь "хорошее приключение".

Выглядела Мэйбл почти экзотично, с застывшим выражением удивления на лице. Она была в узком черном вечернем платье с длинной шелковой бахромой внизу и с эполетами в золотых блестках на плечах. Ее поразительно белокурые волосы, как ни странно, были естественными – она не признавала красители для волос. Гибкая фигура с округлостями в нужных местах и многообещающая походка явно противоречили ее чрезвычайно рассеянному виду.