Таких не бывает (СИ)

— Твою мать! — выругался Гордей. С надеждой заглянул в морозилку, но и та его ничем не порадовала. Фокин достал телефон в надежде, что еще не поздно заказать доставку из ресторана. А потом залез в душ и долго-долго стоял под обжигающе-горячими струями, вспоминая события минувшего дня. Впрочем, о чем бы он ни думал, мысли все равно возвращались к мамашке его подкидыша. Что это была она, Гордей уже даже не сомневался. И что ей, скорее всего, угрожала опасность — тоже. О том, какие порядки царили в мусульманских семьях, он был наслышан. И тут то, что они жили в якобы светском обществе, вообще ничего не решало.

В дверь позвонили, когда Фокин брился. Тот кабанчиком метнулся забрать заказ, торопливо распаковал коробочки и набросился на еду с жадностью и манерами завалившего мамонта неандертальца. Видела бы его сейчас мама!

Гордей родился в семье дипломатов. В три года он уже вполне сносно владел ножом и вилкой, в пять стал учить арабский, а в семь его какого-то черта записали на танцы. Неудивительно, что в конечном счете он взбунтовался. И вместо того, чтобы пойти учиться на факультет международных отношений, где за ним с рождения было закреплено место, подался в военно-медицинскую академию. А сразу после поехал сначала в одну горячую точку, потом в другую и… Ладно, что толку о грустном?

Фокин доел и, не найдя в себе сил убрать со стола, пошлепал в спальню. Лег, но сон не шел. Перед глазами стояла девчонка. Ее темные глаза с влажной поволокой…

Ну, допустим, выяснить, кто она, ему труда не составит. Можно спуститься в архив, поднять документы, опросить врачей, дежуривших в ту смену. Узнать, по крайней мере, имя беглянки и ее адрес. Другое дело, непонятно, зачем ему это надо. Да и вообще, если она поступила по скорой, данные могли быть записаны со слов, и не факт, что они имели хоть что-то общее с реальностью.

Так ничего конкретного и не решив, Гордей уснул.

А утром было все как всегда. Сбежавший кофе, беготня, пробки. Серый город в праздничных огоньках. Красиво. Уведя из-под носа нерасторопной барышни на Фольце местечко поближе к входу, Фокин лихо припарковался и вышел под сыплющуюся с неба морось. И вот тут он ее увидел… Девчонку, скользнувшую к черному входу. Инстинкты ощерились, Гордей сменил направление (персонал вообще-то заходил через другую дверь) и двинулся за темной фигуркой. Никем не остановленная, она дернула дверь пожарного выхода и беспрепятственно проникла внутрь. Отсюда до отделения Фокина было каких-то три лестничных пролета. Стараясь ступать бесшумно, он шел за девчонкой, держась чуть поодаль, чтобы ее не спугнуть.

У входа в реанимацию девица замешкалась. Что-то зашуршало. Гордей выглянул между металлических перекладин перил и своим глазам не поверил — чернявая надевала бахилы, которые, видно, прихватила с собой. Как врач, он не мог не оценить такой предусмотрительности. Даже весело хмыкнул про себя, хотя ничего смешного, конечно же, в сложившейся ситуации не было. А как только девчонка проскользнула за дверь, решительно и, уже не таясь, пошел за ней.

— … в одежде! Ходит тут! Не реанимация, а проходной двор, — отчитывала чернявую санитарка.

— Извините, я… я… — лепетала та.

— Она со мной, Серафима Алексеевна. Спасибо за бдительность. Пойдем.

Девчонка вздрогнула. Уставилась на Фокина, широко распахнув и без того огромные глаза.

— К-куда?

— Для начала ко мне. Разденешься. А потом, наверное, к окошку, у которого я тебя вчера видел?

Девица сглотнула. Огляделась, будто прикидывая, куда ей бежать. Да только в этот раз никто ее не собирался отпускать.

— Н-нет. Извините. Я пойду…

— А ну стоять!

Фокин подхватил беглянку под локоток и потащил за собой, как на буксире, игнорируя наполненные любопытством взгляды подчиненных.

— Я — Фокин. Гордей Александрович. Заведующий реанимацией. Впрочем, я тебе еще вчера представился, если помнишь.

— П-помню.

— А ты забыла. Или не посчитала нужным.

— Из-звините. М-мне надо идти…

— Уверена? Или, может, все-таки расскажешь мне, куда влипла?

Глава 3

Расскажешь? Да она в его обществе двух слов связать не могла! Он был такой большой, такой громкий, такой подавляющий, что Изабелла перед ним терялась. А еще она понимала, что это, наверное, Фокин спас ее сыночка, и испытывала перед этим большим человеком почти что священный трепет… Ее сынок родился ма-а-аленьким совсем, недоношенным. Собственно, только поэтому ей удалось утаить от семьи свой позор.

— Ну? Имя-то у тебя есть? У меня до планерки пятнадцать минут, — Гордей Александрович поднял манжету, по-солдатски строго сверяясь с часами. И следом прямо у нее на глазах как ни в чем не бывало принялся раздеваться! Изабелла испуганно зажмурилась, закрыла лицо ладошками и в стенку вжалась, чувствуя уже ставшее привычным жжение в носу — опять подступали слезы! Ну, вот за что ей это все? На лбу у нее, что ли, написано «падшая женщина»?! Хотя теперь уж какой смысл это отрицать? Падшая она и есть… Пад-ша-я.