Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)

Пятый, шестой, седьмой квартал остались позади, а телефон-автомат все не попадался. Бубенец уже начал приходить в отчаяние, когда, свернув в сторону от центра, около магазина, заметил коричневую будку автомата. Затормозив машину, он кинулся к телефону. Выгреб из кармана мелочь. Как назло, попадались все двугривенные и гривенники. Вот она, наконец, нужная монетка. Бубенец набрал нужный номер. Телефон Голубкина был свободен, но не отвечал. Значит, полковника не было в кабинете. Чертыхаясь от нетерпения, Дмитрий набрал номер кабинета Кретова, с замиранием сердца думая, что ему делать, если не ответит и Кретов. Может быть, сейчас сообщники Каракурта уже бегут из гаража к нему на квартиру.

Но Кретов ответил. Понизив голос, хотя около будки не было ни души, Дмитрий доложил майору все, что заметил сегодня в гараже. По голосу майора Бубенец понял, что Кретова очень встревожило его сообщение.

— Полковника Голубкина нет в управлении, — ответил Кретов. — Я его сейчас же извещу. Но это займет минут тридцать. Подожди, Митя, дай мне сообразить. — Майор с минуту молчал, думая, что же предпринять. И, видимо, нелегко далось ему это самостоятельное решение. — Вот что, — заговорил он наконец. — Поезжай сейчас к нему на квартиру. Приехал, мол, проведать по приказанию администрации. Не нужно ли, мол, вам чего? Может, на базар съездить. В общем, необходимо до тех пор, пока мы ни приедем, задержать его дома. Если к нему придут из гаража, никоим образом не оставляй их наедине. Понял?

— Понял. Сделаю, — заверил Бубенец.

— Только ты смотри, будь осторожен. Каракурт вооружен. Веди дружескую беседу и не давай ему ничего заподозрить. Мы приедем минут через тридцать после тебя.

— Есть, — по-военному четко ответил Дмитрий.

— Уж если совсем будет невозможно удержать его, то на рожон не лезь, — предупредил Кретов. — Пусть уходит. Все равно мы его из города не выпустим. Слишком не рискуй. Смотри, Митя, — несколько непоследовательно закончил Кретов свои указания.

— Есть не рисковать, товарищ майор, — повторил приказание Бубенец. — Да он ничего и не допрет. Все сделаю в лучшем виде. Приезжайте скорее.

Пулей вылетев из телефонной будки, Дмитрий вскочил в машину и, круто развернув ее, помчался по уже знакомой дороге к квартире Караулова.

Караулов лежал на спине, закинув на подушку под голову сильные мускулистые руки. Скомканная простыня валялась в ногах. На голое колено Караулова села муха. Он лениво пошевелил ногой, чтобы согнать назойливую тварь, и болезненно сморщился. Да, удар об асфальт шоссе в момент аварии машины не прошел даром. Нога все-таки болела не на шутку. И если бы только нога. Болела и грудь, и предплечье левой руки. Хорошо, что тогда у врача «скорой помощи» он усилием воли сумел удержаться от стона, когда врач, исследуя его, нажимал на ушибленные места. А то положили бы в больницу вместе с этим идиотом Рустамовым. При воспоминании о Рустамове, Караулов сморщился, как от боли. Старый осел. Отсидел три года и все еще думает честным быть. Узнал про ночные выезды в город — заартачился, подозревать начал, поперек пошел, грозиться стал. Жаль, что не насмерть его прихлопнуло, а то бы не пришлось теперь так поспешно сматывать удочки. Целых три месяца все шло гладко. Лягавые ни за что не могли зацепиться.

Все, к чему втайне он готовился долгие годы, все удалось совершить. С Лобовым рассчитался полностью, поздно, но рассчитался. Еще тогда, в грозном для Самылкина двадцать девятом году, он дал сам себе клятву, что никогда не простит Лобову разорения своего хозяйства. На протяжении двадцати пяти лет трижды Самылкин пытался осуществить свое намерение — убить Лобова, но трижды отступал, сжимая в бессильной ярости рукоять лежавшего в кармане нагана. Все три раза он сталкивался с Лобовым лицом к лицу. Александр Данилович ни разу даже не узнал Самылкина. И Самылкин отступал, боясь открыто взглянуть в ясные и непреклонные глаза своего противника. Только нынешней осенью, укрывшись густыми ветвями вишенника, он решился пустить пулю в ярко освещенное окно, за которым четким силуэтом вырисовывалась голова Лобова. Вспомнив об этом, Караулов покривился в улыбке: «Оправдал свое прозвище, ужалил, как Каракурт, исподтишка». Теперь он решил «завязать» — уйти из преступного мира. Для этого все готово. Богатство накоплено немалое. Покойный Евтифей Самылкин, еще в двадцать девятом году расстрелянный за контрреволюцию, даже не помышлял о том, что его сынок будет владеть подобным богатством. Все было сделано и теперь осталось только исчезнуть. Исчезнуть так, чтобы самые опытные ищейки из уголовного розыска недоуменно разводили руками над тем, куда мог деваться Каракурт.