Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)

Алексей молчал. Он знал привычку Ивана Федоровича излагать вслух догадки, сомнения и выводы, возникавшие у него при размышлении над расследуемым делом. От присутствовавших при этом сотрудников полковник требовал, чтобы они вмешивались в его рассуждения, спорили с ним, опровергали или признавали ход его мыслей. Такой метод обсуждения он называл «думать вместе и вслух».

— Машину, если она из того района, обнаружит Абдукадыр Мерген, — заговорил Кретов после долгой паузы. — Старик — опытный следопыт.

— А если машина не районная? — спросил Голубкин.

— Вы думаете, что за Лобовым могли начать слежку еще в городе?

— Возможно, — согласился Голубкин.

— Но ведь это уже… — начал Кретов и не докончил фразу.

— Может и так… Не случайно начальник Республиканского управления милиции приказал мне подробно сообщать о ходе розыска Комитету государственной безопасности. Иногда трудно установить, где кончается уголовное преступление и начинается политическое, — проговорил как бы про себя Голубкин, затем вскинул голову и, внимательно посмотрев на Кретова, спросил:

— Биографию Лобова ты знаешь?

— Не в деталях, конечно, но все-таки познакомился.

— Рассказывай. Что знаю, добавлю. Может быть, и тут найдутся какие-то ниточки.

— Лобов родился в 1897 году, — начал Алексей. — Отец — рабочий Главных железнодорожных мастерских. Александр Данилович с четырнадцати лет начал работать в тех же мастерских вначале учеником, а затем слесарем. В партию вступил в мае шестнадцатого года, а в октябре по предложению партийной организации ушел в армию добровольцем. В дни Февральской революции служил рядовым в первом запасном сибирском полку. В декабре семнадцатого года вступил в Красную Гвардию.

— Девятого ноября семнадцатого года, когда генерал Коровиченко хотел разоружить ненадежные части, Александр Лобов призвал свой батальон не выполнять приказ генерала. Разоружение не состоялось, — дополнил Голубкин.

— А вот этого я не знал, — признался Алексей.

— Продолжай дальше.

— В январе восемнадцатого года Лобов участвует в бою с басмачами Иргаша под Кокандом. В июле восемнадцатого года направлен на курсы красных командиров. С мая девятнадцатого года командует эскадроном, постоянно находящимся в боях с басмачами. Награжден боевым оружием от командарма товарища Фрунзе и личным подарком от товарища Куйбышева — именными часами. В августе двадцать третьего года был тяжело ранен.

— В бою с бандой Джумы Пансата под Андижаном, — уточнил Голубкин. — Кроме того, за участие в разгроме отрядов Энвер-паши в августе двадцать второго года награжден орденом Красного Знамени.

— Правильно, — подтвердил Алексей. — Про орден я знал, но думал, что он награжден после ранения.

— Давай дальше, — поторопил Голубкин.

— По излечении, в двадцать пятом году, партия направила Лобова на учебу.

— Да, в Свердловку. Окончил в двадцать восьмом.

— После учебы и до тридцать пятого года Лобов был на партийной работе в Западной Сибири.

— Дважды избирался членом пленума Сибкрайкома, — напомнил полковник.

— Затем до тридцать восьмого — на партийной работе на Дальнем Востоке. В конце тридцать восьмого вернулся в армию. До сорок первого был помощником начальника погранотряда по политчасти. С первого и до последнего дня войны Лобов — в действующей армии.

— Пять ранений, одна контузия, четыре ордена, пять медалей, — вставил реплику полковник.

— Да, за боевые подвиги. И еще один орден Красного Знамени за отличное выполнение правительственного задания в период нахождения ваших оккупационных войск в Германии.

— В каком году вернулся Лобов из Германии?

— В сорок восьмом, в мае, а осенью приехал на работу к нам.

— Ясно, — подытожил Голубкин. — Теперь подумай, какие годы в биографии Лобова были наиболее напряженными в смысле классовой борьбы. Годы войны мы исключаем.

— С семнадцатого по двадцать третий в Туркестане, — после некоторого раздумья ответил Алексей. — Затем с двадцать восьмого по тридцатый — в Западной Сибири и с тридцать пятого по тридцать восьмой — на Дальнем Востоке.

— Дальний Восток мы, пожалуй, тоже исключим, — подумав, предложил Голубкин.

— Почему? — удивился Алексей.

— Особенно напряженная классовая борьба была в те годы, когда Александр Данилович работал в Туркестане и Западной Сибири. На Дальнем Востоке было уже совсем другое. Да и, кроме того, с Дальнего Востока осколки разгромленных в этой борьбе классов обычно не долетали до Туркестана. А вот из Сибири, особенно из Западной, кое-кто добирался и добрался до нашей солнечной республики.

— Да, пожалуй, правильно, — подумав, согласился Алексей.

— Значит, остаются два особо подозрительных источника: последыши басмачей и буржуазных националистов, которых Лобов громил здесь в первые годы Советской власти, и последыши сибирского кулачества, с которыми он схватывался в период коллективизации.

— Но это очень неопределенно. Ведь он сталкивался с десятками тысяч людей, — возразил Кретов.