Такое кино

Как-то она делала выговор секретарше, и Максим нечаянно стал свидетелем этой сцены. В глазах его плясали чертики, а взгляд говорил: «А, вот вы как еще можете? Ну-ну!» Или заказчик расстроил начальницу звонком, она чуть не плачет. Максим опять рядом, смотрит вопрошающе, с сочувствием, мол, не убивайтесь, это еще не конец света.

— Понимаешь, он рядом, и эта незримая близость восхитительнее всего на свете! — с мягкой улыбкой говорила Света. — Я чувствую в нем родного человека, для которого я тоже что-то значу. Помнишь, мы с тобой говорили однажды, что человек, способный продолжить за тобой цитату — из книги или фильма, неважно, — не может быть тебе чужим? Так вот, мы определенно говорим на одном языке.

Мордвинова слушала, и ей делалось все грустнее. Конечно, такая любовь романтичнее и долговечнее, чем утоленная страсть. Однако она заведомо обречена, и Женя знала, что эта любовь принесет ее подруге немало страданий. Сейчас Светка хорохорится, влюбленность ее окрыляет, держит в тонусе. Но постепенно придет чувство неудовлетворенности, раздражение, потом иссушающая, безнадежная тоска и страдание, которое старит много быстрее, чем годы.

— Ну, а сейчас как у вас? — спросила Женя, сочувственно вздыхая.

— Прекрасно! — беззаботно мотнула головой Светка, но от проницательной Мордвиновой не ускользнула нотка грусти, которая неразлучна с самой разной любовью.

— Грустишь? — спросила она.

Подруга взялась за сигарету.

— Скучаю. Все время скучаю по нему. И думаю: что будет, если он решит уволиться? Тогда все, мне конец.

Она закурила.

— Почему ты думаешь, что он уволится?

Светка опять оживилась.

— Он ведь талантливый, умный, сам песни сочиняет. Ну, не место ему в офисе! И жалко: не похож он на обычного клерка. Помнишь, у Лермонтова про гения, прикованного к чиновническому столу?

— Он должен умереть или сойти с ума, — тотчас отозвалась Женя.

— Ну да, — кивнула Светка. — Может, Макс и не гений, но явно предназначен для чего-то другого.

— Гению тоже есть надо, — Мордвинова решила отрезвить подругу, витающую в облаках.

— Да, конечно, — не стала спорить та. — Только жалко, его именно жалко. Ведь бывают всякие люди, кто-то успокаивается в зрелости, доволен тем, чего добился, все у него хорошо. А есть такие, кому нельзя останавливаться.

Она задумалась. Все давно уже было выпито и съедено. Женя первая нарушила молчание:

— Даже и не знаю, что тебе пожелать…

— Не надо ничего! Я все знаю, Жень. Я просто люблю его, и это само по себе прекрасно. Значит, я живу!

— Но ведь ты не можешь не желать большего! — не выдержала Мордвинова.

Светка погрустнела.

— Конечно, но я никогда не признаюсь ему в этом.

— А он? Он мог бы сам, наверное, сделать какие-то шаги…

Совсем тихо ответила влюбленная бизнес-леди:

— Он не посмеет: дистанция, возраст, субординация. Нет, это невозможно!

Она попросила счет. Оставив в книжечке солидные чаевые, скомандовала:

— Уходим!

Они брели по любимой улице к метро и молчали. На Светку это было так не похоже, и Женя окончательно поняла, что подруга задета глубоко. Прощаясь на переходе, они договорились созвониться.

— Теперь тебе придется все мне рассказывать, — смеясь, сказала Мордвинова. — Я теперь буду переживать…

А когда ехала одна до «Киевской», внезапно подумала: «Может, прав был Туринский, оставив меня? По крайней мере, его творческая судьба сложилась удачно…»

Глава 34 Город ночью и днем

— Охрана, подойдите к костюмвагену. Поскорее, если можно! — стараясь сохранять спокойствие, сказала Аня в рацию.

Вот уже две недели съемки на натуре в Измайловском парке сопровождаются бесконечными конфликтами с местным населением. Аня и не подозревала, что в огромном парке, который почему-то почти не освещался, велась такая насыщенная ночная жизнь. И каким-то образом съемочная группа, разместившись здесь со своей техникой, помешала этой жизни. Туда-сюда сновали разряженные старушки и что-то злобно шипели сквозь зубы. Оказывается, рядом располагалась танцевальная площадка. На ней собирались те, кому за сорок. В основном это те самые бойкие, нарумяненные старушки и горстка старичков с баянистом во главе.

Аня никак не могла понять природу злобы и агрессии, исходивших от людей. А сколько матерной ругани пришлось услышать! Киношников трудно удивить, но здесь просто уши вяли.

— Понаставили тут! — непременно скажет кто-нибудь, проходя мимо, да еще долбанет со всей дури по колесу или бамперу вагона.

На редкость агрессивны и «красноречивы» оказались именно старушки, танцующие и поющие на дискотеке и рвущие друг у друга из рук немногочисленных старичков. Они плевали в сторону костюмвагена и трясли кулачками. А потом под баян горланили душевные песни. Видимо, съемочная группа вторглась в нечто заветное, нарушила некий природный баланс. Или это классовая ненависть, и прав был Карл Маркс?

Парк огромен, группа заняла и оградила всего лишь незначительную его часть, отчего же столько ненависти в их адрес? То и дело в рации раздавалось:

— Охрана, подойдите к буфету! Охрана, ребята, кто-нибудь, загляните в гримваген!