Аня не видела его лица, только чувствовала, как Тим напрягся и собрался весь. Она похолодела, ожидая какого-то страшного признания. Какого? Ну не убил же он человека? Или женат? Да плевать!
— Аня, я не могу брать на себя серьезных обязательств. Я не могу ничего гарантировать тебе. Как говорит герой одного американского сериала, я не имею права красть твой детородный возраст. — Тим замолчал на минуту, и Аня думала, что не вынесет этой зловещей тишины и закричит что есть силы. — У меня в голове уже давно обнаружена опухоль, из-за которой часто бывают сильнейшие головные боли. Видимо, сказались «проклятые девяностые». Никто не может мне сказать, отчего это и чего мне ждать в будущем. Бывает, я по нескольку дней мучаюсь приступами, никакие таблетки не помогают. Ты понимаешь, я живу только нынешним днем. У меня есть только «сегодня», «сейчас»…
Аня слушала и физически ощущала его боль.
— Почему же ты раньше не сказал? — прошептала она.
— Не хотел взваливать на тебя еще и это. Не хотел, чтобы ты воспринимала меня как инвалида: во всем остальном я вполне нормален.
Он усмехнулся, а она припала вдруг к его обнаженной груди и сильно прижалась.
— Но ведь нужно что-то делать, искать врачей, обследоваться, — бормотала она, силясь не плакать.
Тим пожал плечами:
— Все что нужно, уже сделано. С этим можно жить долго, а можно мгновенно уйти.
Аня вздрогнула и сильнее прижалась к нему.
— Ничего нельзя предугадать, — продолжил Тим, нежно гладя ее по волосам. — Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свою жизнь.
— Нет, ты невыносим! — со слезами на глазах воскликнула Аня. — Будто это может что-то изменить!
— Я думал, может. Но видишь, я сам оказался недостаточно тверд в своем решении… — Тим крепко обнял Аню и прижал к себе. — Я так устал без тебя…
— Как ты меня измучил! — плакала Аня. — Неужели ты мне совсем не доверяешь?
Он не ответил, целуя ее шею. Аня гладила его руки, чувствуя под ладонью гладкую, как у девушки, кожу, любовалась его красотой и целовала сильную грудь. Возможно ли, что за этой прекрасной оболочкой скрывается страшный недуг, готовый поразить в любую минуту? И что же делать теперь, что делать? Она в страхе прижалась к спасительной груди Тима и закрыла глаза, чтобы остановить льющиеся слезы.
ЧАСТЬ 4
НАКАНУНЕ РОЖДЕСТВА
Глава 39
Еще один граф
— Знаешь, почему они всего боятся? — рассуждал Туринский, сидя на веранде за ноутбуком и попивая крепкий чай с лимоном. — Потому что в Бога не веруют!
Женя рядом за столом чистила грибы, собранные в лесу во время утренней прогулки. Они говорили о современном поколении, которое боится болезней, старости, безобразия, несоответствия новому внешнему идеалу, всего. Они не уверены в завтрашнем дне и страшно одиноки, при этом последовательно отстаивают свою независимость, свободу от всяких обязательств.
— А ты веришь? — спросила Мордвинова без усмешки.
Туринский задумался, потом ответил:
— Ну, по молодости-то, ты знаешь, каким скептиком был. Потом жил не задумываясь, не было времени прислушаться к внутреннему голосу. А тут вот собрался помирать, и будто что-то открылось… Нет, не получается говорить об этом!
Женю опять больно кольнуло напоминание о его болезни.
— Страшно было? — спросила она тихо.
— Ничуть! Физиологический страх не имеет ничего общего с человеческим. Я был спокоен, будто все так и должно быть… Но, видно, рано. — Он озорно подмигнул Жене: — Надо нам с тобой, Женька, успеть кино настоящее сделать!
Все-таки Витька втянул ее в эту авантюру. В первый же день привел в свой кабинет, усадил в кресло перед старинным письменным столом, обтянутым зеленым сукном, раскрыл перед ней ноутбук.
— Будем писать сценарий!
— Да ты что, Туринский, какой сценарий? Я не умею и все забыла! — возмутилась было Женя, но тот ее не слушал.
— Лучше спроси, о чем, — лукаво щурясь, сказал он.
— О чем? — послушно повторила она.
— Ты знаешь, сейчас мода на байопики… — начал Туринский.
— На бай… что? — ерничала Мордвинова.
— Ну, на биографии известных людей. Я думал о классике по твоему совету, почитывал кое-что и знаешь кем увлекся? Ни за что не догадаешься!
— Ну? — спросила Женя, внимательно его слушая.
Туринский разволновался, заметался по кабинету, а она подумала, что ему нельзя так волноваться.
— Поспокойнее, Вить. Так кем увлекся?
— Алексеем Толстым!
Мордвинова не удержалась от разочарованного возгласа:
— «Красным графом»?
— Да нет, — остановился Туринский. — Константиновичем. О нем хочу снять фильм.
Он выжидающе помолчал, наблюдая за ее реакцией. Женя переваривала услышанное. Туринский опять взволновался.
— Я почитал о нем — уже после того, как пропахал его наследие — и, веришь, с такой трагедией столкнулся!
— Вот удивил! — рассмеялась Женя. — У нас что ни писатель, то трагедия.
Туринский обиделся:
— Ну, вот ты что знаешь о нем?
Женя пожала плечами:
— В общих чертах. Козьма Прутков, «Колокольчики мои», «Князь Серебряный». Да, еще вурдалаки всякие, ужастики.
Виктор Алексеевич подошел к шкафу, вынул из него внушительную стопку книг и сунул их Жене: