Такое вот детство

– Она же мама, а значит, девочка, – не согласилась Маринка. – Тут надо девичье имя. Давай назовём Гермиона, – предложила она.

– Нет, – не согласился Максим. – Гермиона – нерусское имя, и ещё Гермиона рыжая, а наша собака – нет. Надо назвать как-то по-нашему, давай назовём Ася, как тётю Асю. Её все знают, все это имя слышали.

– Нет, мне не нравится, – заупрямилась девочка. – Можно назвать Герда, – предложила она, вспомнив недавно прочитанную с мамой сказку.

Максим засопел. Он был упрямым мальчиком, но добрым. Ему не хотелось сдаваться и не хотелось обидеть своего друга Маринку. К счастью, они уже подошли к её дому, и девочка побежала вперёд, чтобы предупредить маму. Через минуту она выскочила на крыльцо и помахала ему рукой: мамы дома не оказалось.

В доме у Маринкиных родителей было как-то очень чисто. Максима всегда пугала эта чистота и пустота: какие-то раздвижные двери, небольшие столики, небольшие пуфики и большие удобные диваны. И только на втором этаже, в комнате у девочки, было мебели побольше: большой стол, мягкий стул на колёсиках, ну прям как в телевизоре. И что всегда удивляло Максима, так это кровать. Он не понимал: для маленькой девочки целая кровать! На такой могут уместиться трое взрослых, а тут ей одной! У Максима был диван: заслуженный, местами просиженный, но ему он нравился – от него исходил какой-то успокаивающий запах, как от бабушки. Бабушка померла, а вот диван остался. Максим любил, завернувшись в одеяло, засып'aть, наслаждаясь таким родным запахом… А у Маринки были светлая кровать, специальный ящик для игрушек в углу и компьютер. Хотя пользоваться им девочке разрешали не очень часто и не подолгу. Но иногда и ему перепадало поиграть.

Пока он в очередной раз рассматривал её комнату, Маринка сбегала вниз и притащила горсть каких-то резко пахнущих камешков.

– Вот этим мама кормит Моську, – заявила она и высыпала их на стол.

Максим авторитетно протянул руку, взял одну гранулу, понюхал и засунул в рот. Честно попытался жевать, но не выдержал, быстро нагнулся и выплюнул в корзину для мусора, стоявшую под компьютерным столом.

– Фу-у-у, какая гадость. Она такое есть не будет.

– Но Моська же ест, – возразила Маринка.

– Это специальная еда для таких маленьких собачек, как у твоей мамы. Их, наверное, с детства к ней приучают, и они потом не могут есть вкусную еду, – заключил Максим. – Нашу собаку мы будем кормить чем-нибудь вкусным!

– И чем? Из дома будешь брать? Так тебя мамка отругает.

– Скорее уж, папка, – мрачно проворчал Максим. – Мы купим ей консервы, кильку в томате.

Максим сглотнул слюну. Очень он любил кильку в томате, особенно с чёрным хлебом, и чтобы потом вымакать мякишем с тарелки… Вкусно… ну прям очень.

Кильку периодически ели в доме у Максима. Особенно часто это выпадало на конец месяца. Мальчик в те моменты радовался и просил мамку положить ему поменьше картошки и побольше консервов. «Как вкусно! – говорил он сытый, отваливаясь от стола. – А давайте постоянно есть консервы?»

Мать при этих словах грустно улыбалась, гладила его по голове и отсылала в свою комнату, почитать книжку. Читать Максим тоже любил. Хоть читал медленно, но уже не по слогам, а как взрослый мог прочитать, одним словом, если, конечно, слово недлинное и знакомое.

– Хорошо, – согласилась Маринка, – если ты кормишь собаку своими консервами, то тогда мы назовём ее так, как я хочу, – Гердой. Так будет честно.

Максим подумал, не нашёл в этом никакого смысла и поэтому кивнул, соглашаясь.

Глава, в которой едят пиццу и считают деньги

Хлопнула входная дверь.

– О, мама пришла, – рванула из комнаты Маринка.

Александра Сергеевна, или тётя Шура, как называл её Максим, разделась, поднялась в комнату к дочери и улыбнулась мальчику.

– Максимка, спускайся вниз. Покушаешь с нами, а то носитесь целый день вдвоём. После школы, наверное, ещё и не ели.

– Нет, тётя Шура, я, наверное, домой побегу. Поздно уже.

– Ничего не поздно, светло ещё. А у нас сегодня пицца, и мы всю её с Маринкой не съедим, мы же худеем. Всё, ты просто обязан нам помочь, – тётя Шура просительно улыбнулась. – Поможешь?

Максим кивнул. Отказать в помощи он не мог. Да и пиццу он тоже очень любил. Хоть и ел её гораздо реже, чем консервы, в общем-то только у Маринки в гостях и ел.

Домой он прибежал в сумерках. Отец смотрел телевизор, мамка гремела посудой.

– Ты где носишься весь день, горе моё луковое?! Мой руки, накормлю, а то кожа да кости!

– Нет, мам, я у тёти Шуры покушал. Она нас с Маринкой пиццей кормила. Пиццы было много, и я им помог её съесть. А ещё мы собаку с щенками…

– Ну я же просила тебя не есть у чужих людей, скажут, что у нас есть нечего. – Мать резко повернулась к окну, и пальцы, сжимавшие полотенце, побелели.

– Ну, мам, я же только помог! А пицца вкусная была. – Максим не мог понять, почему мамка злится, если он ничего плохого, на его взгляд, не сделал.

– Всё хорошо, ты молодец.

Мама вытерла полотенцем глаза и, повернувшись, прижала его голову к пахнущему чем-то кислым переднику. Максим чихнул, потёрся носом о мамин живот и спросил: