Такой я была

– Ничего. Я просто скучаю по своему партнеру. – Я пытаюсь отшутиться, но на самом деле мне очень грустно. – И наверняка меня посадят с той девчонкой, у которой подмышки воняют. И играет она невпопад. – Я начинаю смешивать краску.

Мара смеется.

– Прости. А ты просто задержи дыхание!

– Но я должна дышать, чтобы играть!

– Верно, – соглашается она с улыбкой.

Я намазываю ее волосы краской, разделяя их на участки. Стараюсь делать все как можно аккуратнее.

– А что это за другие интересы у тебя, если не секрет?

– Даже не знаю. Хочу в следующем году пойти на курсы живописи. Знаю, что ты сейчас скажешь, но это не из-за Камерона. Просто после того, как мы подружились, я поняла, что хочу попробовать что-то новое.

А я и не знала, что Мара интересуется живописью.

– Ммм… здорово. – Я говорю искренне. Меня, например, ничего больше не интересует.

– Ну, как я выгляжу? Круто? – спрашивает она, когда я заканчиваю. Подруга стоит перед зеркалом и бросает на себя соблазнительные взгляды.

Я смотрю на ее отражение.

– Ты стала совсем другой, – признаюсь я. Меня охватывает восхищение и зависть.

Мара подходит к окну и слегка приоткрывает его. Затем из ящика стола достает шкатулку со стразами, откуда вынимает сигареты и зажигалку и, пристально глядя на свое отражение, подносит сигарету к губам.

– Я реальная красотка, да? – спрашивает она. – Настоящая крутая стерва, – медленно выговаривает подруга и улыбается идеально ровными зубами.

– Хочешь быть стервой? – Я смеюсь.

– Не знаю. Возможно. Почему бы и нет? – Мара пожимает плечами. – Я ищу себя. Всем можно меняться, почему мне нельзя? – Под «всеми» она имеет в виду своих родителей, которые, передумав жить вместе, изменили и свою жизнь, и ее.

– Наверное, ты права. – У меня не получается ей возражать, ведь, если честно, мне тоже хочется измениться. Правда, я не знаю, какой хочу стать.

– Мне плевать, что обо мне подумают. Плавное, чтобы все поняли – я не собираюсь больше терпеть их издевательства! – Мара выпускает облако дыма. – Надоело, что все меня шпыняют и обращаются со мной как с полным дерьмом! А тебе разве нет?

Она переводит взгляд на меня. А я не могу лгать. Но и признать всю правду тоже не могу. Поэтому молчу. Я подхожу к ней и достаю сигарету из пачки. Зажимаю ее губами. Мара ничего не говорит, лишь хитро улыбается и подносит мне зажигалку. Я затягиваюсь и захожусь кашлем, когда отвратительный табачный дым проникает в легкие. Мы смеемся, я кашляю и ловлю воздух ртом.

– Вот гадость! – Я кашляю и давлюсь дымом. Но все равно затягиваюсь еще раз.

– Глубоко не вдыхай, – смеется Мара.

Я не вдыхаю и на этот раз не закашливаюсь. Мара смотрит на меня, и меня вдруг осеняет: может, у меня тоже получится измениться? Измениться так, чтобы не быть себе противной. Я снимаю очки, затягиваюсь и поворачиваюсь к Маре.

– Как думаешь, может, и мне перейти на линзы?

– Конечно! – Зажав сигарету губами, она тянется ко мне и убирает мои волосы назад. – Тебе пойдет, – шепелявит она с сигаретой в зубах.

– Правда? – спрашиваю я и не до конца понимаю, что мне пойдет. Если я начну убирать волосы? Или носить линзы? Или и то и другое?

– Ты была бы такой крутой штучкой, если бы перестала прятаться. Красоткой.

– Ты правда так считаешь?

– Да, Иди. Уверена.

Я снова улыбаюсь, чувствую действие никотина и представляю, как все будет. Сколько всего я смогу сделать.

Мы так долго ждали лета, а теперь оно пришло и проносится мимо. Я целыми днями думаю о том, что сказала Мара. Что я прячусь и если бы перестала прятаться, то стала бы настоящей красоткой. Все лето я только и думаю о том, как перестать прятаться, если ты привыкла заниматься этим всю жизнь. Кейлин на каникулы не приехал – записался на дополнительные летние курсы. Я решила, что так даже лучше. Нет Кейлина – нет и Кевина.

– Мам, – говорю я своим «голосом хорошей девочки», – я вот что хотела спросить…

– Угу? – бормочет она, не отрываясь от объявлений о распродажах. Она еще не выпила свой утренний кофе.

– Что тебе нужно и сколько это стоит? – в разговор вмешивается папа.

– Что ты хочешь? – Мама наконец поворачивается ко мне.

Я медленно снимаю очки.

– Мам, тебе не кажется, что без очков я буду симпатичнее?

– Ты и так симпатичная. – Она снова утыкается в газету. Видимо, мой подход не сработал.

– Через три недели начнутся занятия, и я подумала… вот Маре в том году подобрали линзы, и она… то есть.

– Не ходи вокруг да около, Минни-мышка, говори, в чем дело, – свободной от кофе рукой папа показывает, чтобы я не тянула.

– Ладно. Я вот что подумала – может, мне тоже перейти на линзы?

Родители обмениваются взглядом, видимо, означающим: ну почему она не оставит нас в покое?

– Они ненамного дороже очков, – добавляю я.

– Даже не знаю, Иди, – говорит мама и морщит нос. Ей не хочется меня разочаровывать – ведь я всегда была паинькой, с этим не поспоришь. Не считая того, что я теперь каждый день стреляю у Мары сигаретки и трачу на шмотки и косметику все деньги, которые мне дают на канцелярские принадлежности. В остальном я, как и раньше, паинька.