Такой нежный покойник

– Как люблю я вкушать тепловатую кровь винограда, – напевала она, разливая вино по бокалам.

– Выжатую из сердца несчастного любовника, – вторил он ей.

– Отдай, отдай мне твою душу – тебе она ни к чему. Ей со мной будет лучше – она будет на месте, – причитала она нараспев.

– Разожми ладонь и верни мне мою сердечную мышцу. А ещё лучше вставь её на место, в грудную клетку.

– А ты мою можешь оставить себе.

Они плыли, плыли под доносившееся из открытых окон размеренное шуршание волн, повторяя телами их ритм. Он чувствовал себя с ней всесильным, способным проходить сквозь стены. Свободным от всего. Мудрым и отрешённым, в точности как их ночной гость на Кропоткинской, косой кот.

Потом наш «трижды романтический Лю», склонившись к её ступням, надел на средний палец кольцо, купленное накануне в ялтинском ювелирном магазине, с большим рубином в виде сердца, обсыпанным бриллиантиками:

– Это обручальное, с моим кровавым сердцем. Я знаю, это пошлость, но удержаться не мог.

– Ты теперь мой?

– Я всегда был твой.

– А теперь только мой, – не отставала Кора, настаивая голосом на слове «только».

– Ну, дык… А то… А я о чём…

И она опять кидалась душить его в объятиях. И зацеловывала с головы до ног.

Порой ему казалось, что любовь к любви у неё больше самой любви – ну невозможно было поверить, что его, недостойного, можно так любить.

– Ты как солнечный ветер – звучит вполне романтически, но явление для земли непредсказуемое и достаточно опасное.

– Со мной тебе бояться нечего, – смеялась Кора. – Мы под защитой на всех уровнях, включая са-а-амый высокий.

Бедная, как она ошибалась.

В дверь осторожно постучали.

– Не открывай, Ко, – сказал он разомлевшим от любви голосом. – Ну их всех к чёрту.

– Ты же сам заказал ужин в номер. Небось цыплят уже пережарили, – пошла она к двери, завернувшись в простыню.

В открытую дверь ворвалась Вера.

Дальнейшее вспоминалось чёрно-белыми вспышками.

Он, абсолютно голый, пытающийся унять беснующуюся Веру, орущую матом, рвущую в клочья Корино платье, выхваченное из шкафа. Выламывающую дужки солнцезащитных очков, попавшихся под руку, и втаптывающую в гостиничный палас разбитые вдребезги стёкла, как если бы это были не невинные пластиковые кругляшки, а поверженное тело их владелицы. Пустая бутылка от вина, которой Вера метила в Кору, угодила в телевизор, включившийся от этого и предъявивший беззвучную картинку эстрадного концерта с нелепо открывающей рот вечной Аллой Пугачёвой…

И Кора. По-прежнему закутанная в простыню, она прислонилась с сомнамбулическим видом к балконному косяку и очень медленно и тщательно счищала кожу с яблока огромным кухонным ножом, взятым накануне для этой цели (более под ходящего не нашлось) в ресторанной кухне. На безобразную сцену она даже глаз не подняла.

– Ну что, гадина! – Вера вошла в раж. – Думаешь, твоя взяла? Не-е-т. Он без меня ничто. Без семьи, без своего сына, без моего отца, – вопила она. – Он и тебя может себе позволить только потому, что есть мы. Иначе на что бы он тебя содержал? Дарил машины? Оплачивал гостиницы?

– Послушай, Лю, – всё с тем же сомнамбулическим видом сказала Кора, закончив чистить яблоко, длинная спираль кожуры которого упала наконец на пол. – Ты мне говорил, что твоя жена интеллигентная женщина. Почему же она ведёт себя как кухаркина дочь? – Говоря это, она, чуть заметно поведя плечами, позволила распустившейся простыне сползти с тела и упасть белым непорочным облаком к её ногам. Переступив через неё, Кора, нагло нагая, с распущенными, змеящимися по плечам и спине волосами, грациозно, как большая кошка, пересекла комнату и царственно опустилась в обитое красным бархатом огромное гостиничное кресло. Устроившись в нём с ногами, она смачно откусила от очищенного яблока и лучезарно улыбнулась.

В этот момент Лёшка явно увидел, что от её тела исходит какое-то потустороннее голубоватое свечение (оказавшееся на самом деле отсветом телевизионного экрана), и подумал, что Вера наверняка сочтёт его за ведьминское. Он и сам до конца не был уверен в его происхождении.

– И объясни ей, пожалуйста, – продолжала Кора низким и каким-то напряжённо-бестрепетным голосом, – что её припадок ни на кого тут впечатления не производит. Пусть держит себя в руках, иначе я вызову милицию и скажу, что ко мне ворвалась хулиганка. И ещё объясни, что в нашей с тобой жизни от неё ничего не зависит. И от её папы тоже.

* * *

Потом Кора говорила, что ей тоже мало что запомнилось из этой сцены и что в стрессовых ситуациях она впадает в какое-то потустороннее состояние и за себя не отвечает.

Тем не менее нож она аккуратно положила на низкий журнальный столик и даже, как показалось Лёше, слегка пододвинула его по направлению к Вере.

Вера, наблюдавшая за всеми этими действиями как загипнотизированная, наконец очнулась:

– Сучка не захочет – кобель не вскочит! – Всегда умевшая держать себя на людях, она полностью потеряла над собой контроль. Демонстративное спокойствие Коры действовало на неё, как красная тряпка на быка.

– Очень мило, – откликнулась Кора.