Такой случай

Мне шел двадцать четвертый год. По мнению моих институтских наставников, передо мной открывалась широкая дорога в науку. Я много работал над собой — наблюдал, сравнивал, думал, — но свет был по-прежнему так же далек от меня, как и десять лет назад.

Мне не удалось достигнуть своего идеала — той степени познания окружающего, которая позволила бы мне свободно ориентироваться в большом мире. И хотя жажда изучения нового росла, я опять начал терять надежду на то, что буду когда-нибудь видеть.

В один из субботних вечеров я сидел на своей кровати за занавеской и перечитывал «Воскресение» Толстого. В комнате было тихо — слышалось лишь, как сталкиваются в руках хозяйки вязальные спицы. Я уже хотел было закрыть книгу и прилечь, как в комнату постучались.

— Войдите, — сказала Анастасия Ивановна.

Скрипнула дверь и незнакомый девичий голос спросил:

— Алексей Скворцов здесь живет?

— Здесь, — ответила хозяйка.

Я вышел из-за занавески. Девушка, поздоровавшись, сказала:

— Вас хотела видеть знакомая.

В этот момент я услышал голос, звук которого словно прожег меня.

— Здравствуй, Алеша!

Это был Наташин голос — все тот же певучий и чистый. Незнакомая девушка сказала, что ей надо позвонить по телефону, и пошла к двери. Я схватил протянутую руку Наташи — рука была по-прежнему маленькой, теплой — и, пробормотав какие-то извинения, повел ее в свой угол.

— Здравствуй, — сказал я, не отпуская ее руки. Сердце мое стучало лихорадочно быстро, волнение сжимало горло.

— Рад? — спросила она.

— И ты тоже? — сказал я.

— Ждал?

— Ты тоже ждала?

— Значит, все как прежде?

— Неужели сомневалась?

Мы разговаривали шепотом и только вопросами. Когда первая минута радостного ошеломления прошла и было выяснено главное, мы сели рядом на постель. Наташа рассказала, как нашла меня. Оказывается, вчера она случайно встретила в нашей библиотеке Сашу Родионова и от него узнала, что я жив, здоров и учусь в Московском юридическом институте. Адрес мой у Саши был: я не раз приезжал к нему на Большую Калужскую вместе с Глебом.

— Почему ты не писала в Шоношу?

— В какую Шоношу?

— Ты забыла?

— А ты забыл, что обещал сообщить свой адрес в первом же письме? Я после войны трижды писала на нашу школу, но там во время эвакуации затерялось много документов, и твоего адреса не нашли… Что же ты так плохо искал меня?

— Я раз двадцать писал и в Днепропетровск и в Москву.

— В Днепропетровске нас не было, мы жили на селе у родственников.

— И ты все это пережила — немцев, бомбежки, голод?

— Да, — сказала Наташа, — но это все уже быльем поросло, а теперь я студентка второго курса механико-математического факультета МГУ, живу в общежитии на улице Герцена. Знаешь?

Я знал это общежитие, расположенное по соседству с нашим институтом. Знал и то, что предметы, которые изучаются на механико-математическом факультете, чрезвычайно трудны для незрячего.

— Как же ты успеваешь, Наташа?

— А вот так — на сегодняшний день круглая отличница, — сказала она.

Да, это была моя прежняя Наташа. Я мог гордиться ею, нотку гордости я заметил и в ее последних словах.

Доставая папиросы, я спросил:

— Ты довольна своей жизнью?

— Конечно, довольна, — ответила она, смеясь, — студентка, отличница, неплохо устроена в бытовом отношении, теперь вот тебя встретила. Чем же мне быть недовольной?

Слушая ее, я различал знакомые интонации — мягкость, напевность речи; узнавал ее любимые словечки, характерное южнороосийское «г». Но удивительно, все это сейчас не вызывало во мне прежнего неудержимого восхищения. Наоборот, некоторые неправильности ее речи резали слух, а чувство довольства собой насторожило. Появилось вдруг странно-неприятное ощущение, что Наташа как будто несколько погрубела или, может быть, просто осталась на том старом уровне, а я в чем-то ушел от нее.

— Ты, конечно, будешь приходить ко мне в гости? — после небольшой паузы спросила она. — Нас всего трое в комнате, дивчата часто убегают.

И опять это «дивчата» и «убегают» с мягким «г» на конце чуть-чуть покоробили меня. «Да что это в самом деле я придираюсь к ней, — подумал я. — Что со мной происходит?»

Я сказал, что обязательно приду, осторожно привлек ее к себе. Моего лица коснулись пушистые волосы, сквозь шуршащую ткань платья я ощутил тугие горячие плечи. Мне нестерпимо захотелось обнять ее всю, и по тому, как по-женски послушно потянулась она навстречу, я вдруг понял, что больше нет прежней Наташи, что нет и никогда уже не будет между нами тех чистых и светлых отношений, как раньше.

Сделав над собой усилие, я разжал руки. Рассказывать Наташе о самом важном в своей жизни — о сомнениях, о внутренней борьбе — больше не хотелось. И я начал говорить о каких-то пустяках: о новом репертуаре Утесова, о модных длинных пиджаках, об ожидаемых в эту зиму небывалых морозах.

Скоро пришла Наташина подруга, я проводил их до Савеловского вокзала, и, условившись встретиться на будущей неделе в общежитии, мы расстались.