Такой случай

Конечно, она — стерва, но ведь она кандидат искусствоведения, для нее-то, казалось бы, открыт мир прекрасного и возвышенного; конечно, «большинство  с о в р е м е н н ы х  женщин» не таковы, и тем не менее тут есть над чем задуматься не только психологам, но и философам и социологам. В частности, вопрос: как быть в нашем обществе, где в полной мере осуществлено женское равноправие, с теми обязанностями женщины, которые проистекают из ее специфической женской природы и которые на данном историческом этапе подразумевают моногамию?

Все активнее втягиваюсь в работу сектора, института в целом, университетской кафедры — вопреки непростым моральным и отчасти квартирно-бытовым условиям своего теперешнего существования. Вскоре должна выйти в свет коллективная монография «Права человека и гражданина в социалистическом государстве», где мною написана вводная часть. Прочитал цикл лекций для заочников. Выступаю с докладами, участвую в дискуссиях, печатаю брошюры в порядке пропаганды правовых знаний. Сейчас много внимания уделяем анализу сущности общенародного государства, общенародной Советской государственной власти, закономерно выросшей из диктатуры пролетариата.

Третий — и последний — разговор

1

— Товарищ Волков, звонили из райкома. Сейчас прибудет представитель оттуда, чтобы разобраться с вами на месте… Как я и предвидел, ваша супруга обратилась в руководящие партийные инстанции, жалуется теперь не только на вас, но и на нас…

Голос Гаврилова был снова тих, почти беззвучен. Большая голова с веснушчатым лбом и аккуратно причесанными жиденькими волосами покачивалась из стороны в сторону, сквозь блеск очков пробивался настороженный взгляд.

— …тем более что, вероятно, есть и наша доля вины в создавшемся нетерпимом положении. Мы щадили вас как ученого, надеялись, что сами осознаете необходимость восстановления мира в семье… К сожалению, вы не сделали надлежащих выводов. Учитывая вашу перспективность в науке, мы проявили, прямо скажем, нездоровый либерализм…

На нем был синий, в полоску, костюм, синяя полотняная сорочка, бордовый галстук. Ничего бьющего в глаза. Все строго и скромно.

— …с учетом общественной и производственной активности и принимая во внимание ту положительную оценку, которую получили ваши последние научные работы на страницах печати, мы ограничивались полумерами, всякого рода усовещеваниями, что должны будем теперь самокритично признать…

Зазвонил телефон.

— Гаврилов. Кто? А, привет, привет тебе!.. Взял карандаш, слушаю… Как? Последняя буква… Василий? «В». Записал. Будет сделано. Беру на контроль. Да, сейчас не очень удобно, народ. В конце дня обязательно перезвонимся. Обязательно. Ну, есть. Добже. Хоп!

Он положил трубку, согнал с гладко выбритого старого лица оживление и заговорил снова тихим тускловатым голосом о том, как, в сущности, неправильно, несамокритично поступило руководство института и, в частности, он, как заместитель директора и член парткома, не отреагировав своевременно еще на первый сигнал.

Волков слушал его с тревогой и недоумением. Что за чепуху несет Гаврилов? Чего ради он изворачивается, загораживается бюрократическими словесными блоками? В конце концов жить ему, Волкову, с женой или не жить — дело настолько личное, что не только институт, но и райком тут не указ. К тому же никаких аморальных поступков, порочащих звание коммуниста, он, Волков, не совершал… Но почему у него все-таки нехорошо на сердце, почему тревога?

— Петр Никодимович, товарищ из райкома задерживается, а у меня работы по горло в секторе. Пожалуйста, вызовите меня, когда появится.

— Должен быть в двенадцать. — Гаврилов, отогнув синий манжет, посмотрел на крупные квадратные часы. — Четверть первого… Обычно райкомовские работники не опаздывают.

Он нажал на белую кнопку. Вошла Рита, чем-то озабоченная, в скромном брючном костюме.

— Петр Никодимович, к вам…

За ее спиной в проеме открытой двери стоял невысокий человек со стареньким портфелем.

Гаврилов упруго поднялся из-за стола и, протянув руку, двинулся навстречу вошедшему. Волков тоже встал. Он догадался, что это и есть представитель райкома. Вглядевшись, узнал в нем члена бюро, который на прошлой неделе беседовал с ним и проверял его, Волкова, анкетные данные в связи с подготовкой к обмену партдокументов.

— Здравствуй, товарищ Гаврилов Петр Никодимович, — сказал он, неторопливым крепким шагом приближаясь к заместителю директора, встряхнул ему руку и повернулся к Волкову: — Здравствуйте, Юрий Михайлович.

— Здравствуйте, Яков Алексеевич, — ответил Волков.

У Гаврилова был несколько ошарашенный вид. Одна седая прядка отклеилась от затылка, плечи ссутулились, нижняя челюсть будто поотвисла.

— Слушай, товарищ Мишин, — проговорил он наконец тускло. — Это вас, то есть тебя, послал к нам райком по жалобе Вероники Александровны Коваленко?