Такой способ понимать

Не исключено, что, расщедрившись, комментатор приложит к примечанию цитату из этой самой третьей сцены четвертого акта «Меры за меру» — в переводе, скорей всего, Т. Щепкиной-Куперник:

Помпей. Господин Бернардин! Вставайте да пожалуйте вешаться. Господин Бернардин!

Страшило. Эй, Бернардин!

Бернардин(за сценой). Чума на ваши глотки! Что вы так разорались? Кто там такой?

Помпей. Ваш друг, сударь, палач! Будьте любезны, сударь, вставайте, пожалуйста, на казнь.

Бернардин. К черту, мерзавцы! Я спать хочу.

Страшило. Скажи ему, чтобы вставал, да живее.

Помпей. Прошу вас, сударь, проснитесь, вставайте. Вас только казнят, а там и спите себе дальше.

(Ну что, читатели ПНК? Согласны, что наш оксюморон — из этого облака яркой пыли? А эти шуты на ролях исполнителей приговоров… Правда, Бернардин этот совсем не похож на Цинцинната — по крайней мере, на первый взгляд:)

Страшило. Пойди да приведи его сюда!

Помпей. Да он сам идет: я слышу, под ним солома зашуршала.

Страшило. Топор на плахе, малый?

Помпей. Все в полной готовности, сударь.

Входит Бернардин

Бернардин. Здорово, Страшило! Что у вас тут такое?

Страшило. А вот что, сударь: сотворите-ка молитву, приговор получен.

Бернардин. Ах вы, мошенник, да я всю ночь пропьянствовал и совсем к смерти не готов.

Помпей. Тем лучше, сударь: если кто всю ночь пропьянствовал, а наутро его повесят, так у него по крайней мере будет время проспаться.

Страшило. Смотрите-ка, вот и ваш духовник идет, Вы видите, что на этот раз мы не шутим?

Входит герцог в монашеском одеянии, как прежде.

Герцог. Я узнал, что ты скоро покидаешь этот мир, Мое милосердие повелевает мне напутствовать тебя, утешить и помолиться вместе с тобой.

Бернардин. Брось, монах! Я всю ночь пропьянствовал, и мне нужно время, чтобы приготовиться к смерти как следует. Да пусть мне хоть мозги из головы дубинами вышибут, не согласен я сегодня помирать, и дело с концом.

Герцог.

Смерть неизбежна. Я молю тебя —
Ты о пути подумай предстоящем.

Бернардин. Клятву даю: никому не удастся меня уговорить, чтобы я умер сегодня.

Герцог. Но выслушай…

Бернардин. И не подумаю. Если вам нужно мне что-нибудь сказать — милости прошу ко мне в нору, я сегодня из нее шагу не сделаю. (Уходит.)

Герцог.

Такой, как он, ни к жизни не годится,
Ни к смерти. Это каменное сердце.

(…Помните? «— Ты все-таки какой-то бессердечный, — сказал м-сье Пьер, вздохнув…»

А «смерть неизбежна» — заметили? Прямо эпиграф к «Дару» цитирует этот Герцог!)

Ну, вот. А все, что будет написано дальше, — только послесловие, только примечание к воображаемому примечанию.

Черт догадал Джамбаттисту Джиральди Чинтио в 1504 году родиться в Италии с душой, но без литературного таланта. Его угораздило вдобавок по окончании феррарского университета оказаться в Риме как раз в минуту роковую: в мае 1527, когда войска императора Карла V проводили там — выразимся теперешним официальным слогом — жесткую зачистку. На стогнах Вечного Города резвился пуще любого карнавала такой погром, что по сравнению с ним Варфоломеевская ночь, о которой Джиральди услышал (если успел услышать) накануне кончины, показалась бы простой проверкой паспортного режима.

Потому что тут не было ни религиозной распри, ни межнациональной розни; политика не участвовала, идеология отсутствовала, война сидела на цепи.

Да сорвалась, в том-то и дело. Армия отказалась подчиниться условиям мирного договора, заключенного между императором и папой 15 марта: не с пустыми же руками покидать благодатную Италию! Пехотинцам платили меньше четырех гульденов в месяц, конникам — двенадцать. Немцев ожидала на родине Крестьянская война, испанцам тоже не светило ничего хорошего. Сорок тысяч наемников, испанских и немецких, пошли на Рим; командовал бывший коннетабль Франции Карл Бурбон; зная, что город практически беззащитен (менее чем трехтысячный гарнизон), шли грабить и насиловать, вообще — отдохнуть активно. На рассвете 6 мая начался штурм — знаменитый Бенвенуто Челлини уверяет, между прочим, что лично, выстрелом из аркебузы, уложил Карла Бурбона, — днем еще загорались то там, то здесь уличные бои, — а последующие несколько недель были сплошной кровавый пикник, свирепые каникулы. Сорок тысяч громил (все европейцы, большинство — католики) под девизом «все дозволено!» лютуют и пируют среди святынь — подобного зрелища тогдашний цивилизованный мир не видывал тысячу лет.

(Массы привыкли уже думать, что на дворе — христианская эра, интеллигенты воображали — эпоха Возрождения! Sacco di Roma — разграбление Рима в мае 1527 года — надолго выколотило из человечества эти мечты.)