Такой же маленький, как ваш

Клюпин с трудом взял ручку, лист бумаги и перечислил все свои тёмные дела за недолгое время пребывания в отряде. Дел оказалось значительно больше, чем мы предполагали. С тех пор я не то чтобы одобряю, но с пониманием отношусь к экспрессивным методам допроса подозреваемых и уверен, что использованный Геной приём вкупе с озвученной фразой он вычитал где-то в специальной литературе для следователей, и именно так, выскакивая из-за спин и вопя: «Ах ты, с…», сыщики выводят на чистую воду самых изворотливых преступников.

– Иди, – сказали мы Клюпину, – вечером решим, что с тобой делать.

Но вечера Клюпин ждать не стал. Через час он сбежал из отряда. Поймали его только через несколько месяцев в Ленинграде, где он с друзьями, которым отправлял посылки из «колхоза», обкрадывал квартиры.

Я был на суде. Родители Клюпина оказались приличными людьми, жившими долгое время вместе с ним за границей, то есть относились к тогдашней элите общества. И происшедшее, естественно, не укладывалось у них в голове: как, в нашей семье такое?! Но я-то думаю, что дело здесь в наследственности: возможно, таким же, как Клюпин, был один из его предков. Знал я одну семью, все они были Буратино: папа Буратино, мама Буратино, дети Буратино… Нет, не то… Знал я одну семью, все они были приличными людьми: папа приличный, мама приличная, приличные дети. А один сын, младший, воровал чуть ли не с младенчества.

– Не знаем что делать, – разводили руками родители. – У нас ведь родня – люди как люди… кроме папиного дедушки: он всю жизнь воровал!

Теорию дурной наследственности наглядно демонстрируют и мои дети, которые подчас вызывают во мне крайнее возмущение. Ибо, если я один имею некоторые привычки, скажем, подолгу находиться в ванной, это нормально и вполне терпимо, но если в доме ещё кто-то делает то же самое, причём, в самый неподходящий момент – это не лезет ни в какие ворота!

А Клюпину дали два года условно. Оказалось, что в момент задержания в Ленинграде он выполнял лишь второстепенную роль, а я, видя, какой оборот принимает дело, и не желая портить жизнь парню, сказал, что, скорее всего, мы ошиблись, и вещи крал не он. Надеюсь, всё у Клюпина в будущем изменилось в лучшую сторону, то есть он перевоспитался. Хотя, глядя на своих детей, очень в это сомневаюсь!

Ещё мы с Геной в «колхозе» писали очередную биографию Перловича. По преданию Вавилон Евграфович Перлович, талантливый поэт, гениальный художник, глубокий писатель и острый публицист, близкий друг Аввакума, Пушкина, Булгакова и Малевича, а также декабрист, правый эсэр и активный член Хельсинской группы – был сослан именно в ту деревню Красноуфимского района, где располагался наш отряд. Каждый год мы шумно праздновали день рождения Перловича, посещали его могилу и клялись на ней продолжать дело, за которое он много пострадал.

Одним из важных событий праздника была выставка картин Перловича. Мало кто знает, что задолго до того, как в изобразительном искусстве возникло направление кубизма, Вавилоном Евграфовичем Перловичем было открыто гораздо более революционное направление – параллелепипедизма. Постулаты параллелепипедизма чрезвычайно просты, как всё гениальное: то что есть вокруг хорошего изображалось параллелепипедами, то что плохого – кругами. По традиции центральное место экспозиции занимали два безумно талантливых полотна Перловича: «Летят перелётные птицы», где в безоблачную высь уносилась клином стая параллелепипедов, и «Сталин» – большой, очерченный жирной линией круг с усами и трубкой. Теперь вы понимаете, что это был за художник: какая бездна в глубину и какая глыба в высоту!

А ведь существовала ещё его поэзия! К сожалению, до нашего времени дошло мало поэтических работ блестящего Перловича, но всё же одну из них в тот год нам с Геной удалось восстановить и представить на суд благодарных слушателей. В порыве необычайного вдохновения Перлович писал:

Старик Державин нас с Пушкиным заметил

И, в гроб сходя, Пушкина благословил!

Потом, уже после «колхоза», мы с Геной выпустили газету. Была самая заря перестройки, «романтизьм» в душах и головах, и преподаватели факультета поручили Гене организовать выпуск первой студенческой газеты, которая бы свободно распространялась в городе. Гена для этой цели организовал меня. Во-первых, узнав, что я еду в Москву, он дал мне некий адрес, куда я должен был сходить и написать материал. Я же не знал, куда. Оказалось, в самое логово опасного вольнодумства: в квартиру московских диссидентов!

Приняли меня там радушно и по-свойски спросили:

– Ну что, где будем беседовать, естественно, на кухне?

– Естественно! – воскликнул я, а сам подумал: «Даже в комнату пригласить не хотят».