Олег думал, что получит ответы на вопросы. Черта с два! Он получил миллион новых вопросов. Да, он получил ответ на вопрос: «Кто виноват?». Но теперь перед ним во всей красе стоял второй извечный вопрос: «Что делать?». А что-то делать было нужно. Совершенно необходимо. Иначе нельзя.
И еще одно он знал совершенно определенно. Ему нужно уехать. Сейчас. Срочно. Как можно скорее. Пока он не наделал каких-нибудь глупостей на горячую голову.
Вернуться домой. Или на работу. Не важно. Главное — запереться. И — думать, думать, думать.
Он резко встает. Надо попрощаться. И поблагодарить профессора Худякова.
— Спасибо вам, Владимир Алексеевич, — протягивает руку. — Всего доброго.
— Как, все? Вы уходите?
— Да. Я выяснил, что хотел.
— Подождите! А как… Женя? Как она? Что с ней?
Олег молчит. Не из природного садизма, нет. Просто не знает, как объяснить то, что знает, Женькиному бывшему преподавателю.
— Она работает? Преподает? Или вернулась… к научной работе? — Худяков спрашивает настойчиво, но Олег видит. Что тот сам не верит, что такое возможно.
— Мне кажется, вкус к научной работе у нее… отбили. Она просто выжила. И не сломалась. Это главное, — и, кивнув еще раз на прощание, Олег выходит из кафетерия. Звенит звонок.
Глава 10.Олег переквалифицируется в гонщика. Совет в Филях. Блицкриг
— Я возвращаюсь.
— Уже?
— Да.
— Узнал что-нибудь?
— Да.
— Расскажешь?
— Да. Как приеду.
— Жду. Осторожней за рулем, Олег.
— Всегда.
Олег был осторожным и аккуратным водителем. Хорошим. Уверенно водящим свой огромный и мощный Lexus GS 350. Но не имевшим привычки ездить на адреналине, как Димон.
А теперь… Асфальтово-серый Lexus мчался по дороге, словно одержимый демонами. Машина позволяла и прощала многое. Ему сигналили вслед. Наверняка — в салонах других машин возгласы удивления чередовались с нецензурной бранью. Ему было плевать. Он ехал на грани фола.
Самодисциплина и умение сдерживаться — эти качества давно и часто помогали и выручали Олега. Даже сегодня. Когда, во время рассказа профессора Худякова, на него волнами накатывала ярость. И затапливало желание пойти, ведь недалеко же! — и разбить в кровь костяшки кулаков об физиономию доцента, а впрочем, нет, теперь уже доктора наук, но все равно — урода и сволочи — Поземина.
Но он сумел. Сдержался. Ибо точно знал — он уничтожит этого подонка. Как-нибудь. Придумает что-нибудь. Не зря же он, как любит говорить Димка, «сцуко, гений».
Его гнало по дороге и жгло изнутри другое. Чуть позже, но все-таки. Он осознал.
Она любила этого… подонка. Сильно. По-настоящему. Любила настолько, что его предательство сбило ее с ног. Поставило на колени. И встать она не может. До сих пор. Что там Олег сказал Худякову? Выжила и не сломалась? Олег не был в этом уверен. Она все еще несет это в себе. Возможно… возможно, она все еще любит его. Она… все… еще… любит… его. Последний раз ему было так больно, когда умер отец.
А из динамиков прямо в сердце вонзались слова:
— Ты мне откуда звонил? По дороге?
— Нет, из университета.
Дмитрий недоверчиво смотрит на часы.
— Не может быть… Ты на тормоз вообще нажимал?
— Не помню, — Олег открывает дверцы шкафа, достает бутылку. — Где у тебя бокалы?
— В приемной, у Аньки.
Зубами вытаскивает пробку. И кощунственно отхлебывает «Мартель» прямо из горлышка.
Минуту-другую Тихомиров молча созерцает этот акт вандализма. Потом подходит и отнимает у Олега бутылку.
— Расскажи-ка сначала. Пока еще говорить можешь.
— Ну что, за руль нам сегодня не стоит.
— Не стоит.
— А не вызвать ли нам такси, Олег Викторович?
— Нет. Я не могу. Я не знаю…
Дмитрий вздыхает.
— Олег, ты хоть понимаешь, что вляпался?
— Понимаю.
— Что делать будешь?
— Думать.
— Помощь нужна?
— Думать? Как будто ты умеешь!
— Но-но, не зарывайся…
Один ерничает, другой серьезен, хотя в них обоих плещется один и тот же коньяк.
— Дим, у меня есть пара идей. И помощь твоя понадобится, наверное. Я только обдумаю все как следует. А потом уже… поможешь?
— Конечно. Ты же знаешь.
— Знаю.
Почему-то все в квартире напоминает о ней. Он лежит на кровати. И вспоминает. Как она сидела рядом. Ее маленькая ладошка на его щеке. Нежная, но с мелкими камешками мозолей от руля. Золотистые локоны, в которые так хочется запустить пальцы. И глаза, озорные и веселые. И улыбающиеся губы. Черт!
В ней не было ничего, что бы ему не нравилось. Кроме одного. Она любила другого.