Такси!

Пока Эми кромсала манго и клубнику, я, сидя за массивным столом, рассеянно выводила каракули на блокноте для памяток красной шариковой ручкой. Надо во всем разобраться. До чего же Эми увертлива – настоящая интриганка. В своей трактовке нашего романа Эми совершенно забывает, как загуляла на целые выходные с некоей Линдой, которую подцепила на конференции. Сознаться-то она созналась, но истолковала это как мучительный поиск ответа на вопрос, что есть моногамия – любовь или обладание. В конце концов она решила, что и то и другое необходимо для полноценных отношений, только сначала надо проверить все варианты. Еще Эми забывает о бритоголовой Саре, которая как раз вываливалась из этого дома вся в засосах, когда я неожиданно нагрянула после работы месяца три назад. Эми как никто иной умеет превращать хаос, в котором живет, во все, что ей заблагорассудится. Оказывается, это на меня ни в чем нельзя положиться, это только моя верность находится под большим вопросом и только я здесь на ровном месте впадаю в паранойю.

– Кэти, дорогая! Как дела на городских дорогах? – В кухню вплыла Уилла в небесно-голубом одеянии до полу и в очках с простыми стекляшками. Она принялась вскрывать какой-то конверт ножиком устрашающего вида.

– С перебоями.

– Сигаретку? – Она кивком указала на вскрытую пачку «Кэмел». – Ах да, вы же этим не увлекаетесь.

Сама она сигарету взяла и подсела к столу. Вдвоем мы наблюдали за манипуляциями Эми. Я смотрела на светлый пушок, покрывавший руки Эми. На шею, длинную, белую. На этот рот… Единственная женщина, к которой меня влекло. Невольно задумаешься, а многие ли женщины традиционной ориентации ловят себя на том, что смотрят на Эми иначе, чем на других девушек – просто хорошеньких, всего лишь миленьких. Эми – это чистый секс. Упругая попка, туго обтянутая джинсами, так и притягивает мой взгляд… и, как до меня впервые доходит, взгляд Уиллы.

– Кэти, – неестественно громко зашептала Уилла, хватая меня за руку, – вам еще не удалось поговорить с нашей мадам о том пустячке, который мы недавно обсуждали?

Я-то всегда полагала, что интерес Уиллы к Эми чисто материнский. Ну я и дура.

– Это еще что за пустячок? – подала голос Эми.

– Уилла полагает, что с этим разделом, «Тетушкиными терзаниями», ты сама себе занижаешь цену. И что ты слишком талантлива, чтобы быть «Дорогой Стеллой», – произнесла я ровным, лишенным выражения голосом.

Уилла негодующе сверкнула на меня глазами и лягнула под столом пушистым тапком.

– Ну в самом-то деле, Уилла! – Эми швырнула нож на стол и уперла руки в бока. – Мы ведь это уже вдоль и поперек обсудили! Просто небольшое развлечение и маленький приработок. Мне уже осточертело выжимать из себя всякую заумь про теннисисток, корреспонденток и про воронки, с которыми девушки могут писать стоя!

Я с удовлетворением наблюдала, как Уилла чуть ли не юлой вертится.

– Но, Эми, надо же и о будущем подумать! Что могут дать «Тетушкины терзания»? Как со всей этой чушью получить собственную рубрику на всю полосу? Я думала, Кэти с тобой поговорила…

– Уилла, ты мне, часом, вдвое ренту сократить не собиралась? – Эми снова схватила нож и атаковала ананас. – Нет, думаю, не собиралась. И вряд ли хочешь, чтобы я отсюда съехала, верно? А раз так, я уж лучше останусь самой собой… Кому фруктовый салат?

Эми смотрит мне в глаза – и будто искра проскакивает между нами. Эми сияет как начищенное стекло.

Пока мы шли по Аппер-стрит тем солнечным октябрьским утром, Эми застревала у каждого окошка с объявлениями о сдаче квартиры. Намек чересчур прозрачный.

Ислингтон – район, которого я не понимаю. Все эти холеные фифы со стильными стрижками и в прикидах от «Агнес Б» и «Николь Фархи», которые мурлычат что-то в мобильники, одновременно подзывая такси; зажиточные особы вроде Уиллы, расхаживающие по магазинам в поисках сушеных бобов и дикого риса; чопорные старухи, шествующие из парикмахерских в сопровождении бестолковых собачонок. Пахнет выхлопными газами, едой и «Келвином Кляйном». Все точно так же, как и в любом другом уголке Лондона, – не особенно красиво, не особенно зелено. Как и повсюду, здесь полно нищих, пьянчуг и попрошаек. Пэкхем, да и Майл-Энд – это георгианские особняки и просторные площади. Почему же ничуть не менее вонючий и грязный Ислингтон столь беспардонно выколачивает такие деньги?

– Смотри-ка, – Эми ткнула в очередное объявление, – Каффорд-сквер – совсем рядом с Уиллой. Две спальни, две гостиные. О… Семьсот пятьдесят тысяч фунтов.

– Пойдем! – Я потянула ее за руку. – Давай антиквариат посмотрим.

Мы шли по Кэмден-пассаж, вдоль витрин, забитых медными побрякушками и дверными молотками, – и застыли как вкопанные возле выставленного столика кедрового дерева.

– Как по-твоему, что-нибудь такое к моему… – начала было Эми, и вдруг…

– Китти, это ты!