— Каждый человек индивидуален, со своими способностями и возможностями. И ребёнок не робот, — ответила я с улыбкой. — Иначе можно было бы загрузить программу куда-нибудь в ухо и, пожалуйста, вот вам гарантии и нет проблем. Но вы пришли без сына. Как я могу оценить его уровень знаний и дать прогнозы? Если…
Красавица перебила меня:
— Ну да, мы давать ничего не будем, мы только чужое брать умеем, да?
Я растерялась: она точно знает, кто я! Зачем она здесь? Пришла посмотреть или позлорадствовать? Я встала:
— Знаете, госпожа Бергольц, чужое меня не привлекает. Мне более чем достаточно своего. Методик у меня много, учеников тоже. И боюсь, мне не удастся выкроить время в расписании для ещё одного студента. Вы можете обратиться к директору относительно другого учителя. Давайте я вас провожу.
Она последовала за мной, и мне явственно слышалось, что при этом невообразимая красавица с запахом Мадам Диор клацала зубами. Или это были всего лишь шармы на её руке?
Вдруг у Миссис Акулы зазвонил телефон, и я услышала её голос, неестественно елейный:
— Александр? О, как хорошо, что ты позвонил, Саша! У тебя всё в порядке? О да, да, милый. Я только что поговорила с англичанкой, с той, что ты мне советовал. Тут говорить не о чем, какой профессионализм, я тебя умоляю…
И тут уже мои зубы клацнули, я ткнула в кабинет Нателлы:
— Вам сюда.
Красавица Акула презрительно улыбнулась, и мне показалось, что у неё не тридцать два, а все тридцать восемь голливудских зуба, и ещё второй ряд. Он вошла без стука к Нателле, а я застыла посреди холла. Снова откуда-то пахло кофе, с улицы доносился запах машин, в окно долетал аромат дождя и чебуреков. Орали истошно мартовские коты.
Как он мог?! Скажите, как?!
Опасно так шутить с переводчиками…
Глава 37
Самолёт утробно гудел, за иллюминатором плыли утренние облака. Я думал о Мари. Едва прикрывал веки, она снова мне представлялась. Светлая, хрупкая, не такая, как все. Самая обольстительная на свете женщина с детскими глазами. Я бросил ей в лицо слова о своём опыте, и только сейчас понял: опыту не победить искренность — разные весовые категории.
Уже через час после того, как мы расстались с Мари, моя ущемленная гордость осела, словно чаинки в стакане, и в коричневой жидкости крепко заваренного чая не осталось раздражения. И я тоже остыл.
Был ли я слишком напорист? Возможно. Я пёр буром с самого начала, как привык. А ведь она — чрезвычайно, пронзительно уязвима. Её изящность, лёгкость, воздушность — это облачка, пушистая нежность, скрывающая не только тонкий стебелёк характера, но и глубинный страх. Чего? Не внешних обстоятельств, это точно. Вон как про «кровь» быстро сообразила. Но она чего-то боится. И сейчас испугалась. Чего же? Может, нелюбви?
Я не встречал раньше солнечных зайчиков, не знаю. Но нефтяной бур никогда не одолеет солнечного зайчика… Я решил сразу взять её в оборот и присвоить. Без обиняков и разглагольствований. Наверное, с одуванчиками так не работает?
Внутренний критик встрял, как обычно: А имею ли я право от неё что-то требовать? Или обижаться? Да это же всё равно, что надуться на оцарапавшего тебя котёнка.
Она испугалась, точно испугалась! А я что сделал? Пнул её. Не физически, но морально. Привык отбиваться, ограждаться, выстраивать стратегию обороны и нападения, быть подрывником и сапёром. Да, я отказался от войны в доме, но я унёс её с собой. Тоже по привычке. И кто-то говорил об изменениях? Кретин!
Я усмехнулся себе под нос.
Снова представилась моя Стрекоза, хрупкие колени, изящные грудки, небесные глаза и сбивающая с ног чувственность. Захотелось её защитить. Оберегать от грубости, от её страхов и даже от самого себя.
И это значит, что прежде всего надо было избавиться от войны. А то припёрся к фее со всем своим дерьмом, вывалил на голову и удивился, почему она вдруг не взлетела от радости… К её ногам цветы надо бросать, а не новости о шантаже и финансовых махинациях. И вдруг внутри что-то сжалось: что она думает обо мне? Что я мошенник, который химичит с акциями и борется за доллары с такой же прожжённой стервой, как он сам? Или что я жертва, несчастный кретин, который справиться с бывшей женой не в силах?
От обеих версий меня бросило в жар. Да я б и сам за себя замуж не вышел, с таким-то приданным. Тьфу! Решать проблемы — мужское дело, а навешивать их на любимую — занятие истинных говнюков.
Потому я заказал для Мари цветы, специально розы, голландские, чтобы не пахли. Можно сказать, гипоаллергенные. Затем собрал бумаги, мысли в кучу и отправился в Лондон, в европейскую штаб-квартиру «Карлоффс».
* * *