Таксидермист

Энджи кивнула, и я понадеялся, что она вправду согласна. Я прикинул, что если сейчас все повернется худо, мы сможем мигом добежать до ярких огней Хаустон-стрит, хотя, возможно, в процессе Энджи придется пожертвовать туфлями.

Мы стояли в ущелье закопченных мертвых торговых фасадов в первых этажах старинных краснокирпичных домов. «Дамские шляпки Голдфарба». «Ист-сайдские остатки». «Ленни: МАЦА, ФАРШИРОВАННАЯ РЫБА». «Галантерея Макса – Отпариваем фетр». «Мелочная лавка Моше». «Оптовая торговля Бедермана». На высоту четырех этажей над вывесками окна были заколочены, закрыты ставнями или просто темны за черными зигзагами пожарных лестниц. Пока мы шагали, уличный шум, музыка, крики и гудки – нью-йоркский эквивалент шума волн на пляже – затихал, маня нас в относительную безопасность городской сутолоки.

Дом, в который вошли Бинг с Марта, выделялся полоской света под дверью. По витринному стеклу шла осыпающаяся золотая надпись «Нитки Понтера», и там, где отшелушилась черная краска фона, виднелись пятнышки света. Гул голосов – большой толпы – доносился изнутри, но откуда-то из глубины. Уши привели нас к железному люку в подвал – сквозь него толпа была слышнее.

– Они в подвале, – сказала Энджи, опускаясь на колени, чтобы заглянуть в щель между створками.

– Ладно, пошли отсюда. – Я прищелкнул пальцами.

– Ох ты. Ничего не разглядеть, кроме каких-то локтей и пары складных стульев. По звуку – нехилая толпа.

– Энджи, пора идти, – зашептал я. – Нам нельзя врываться на эту тусовку. Марти обязательно меня узнает.

Энджи выпрямилась, отряхивая колени.

– И что с того? – шепотом ответила она.

– Не зна. Вдруг подумает, будто я за ней слежу? То есть по-моему, вполне очевидно, что она как-то замешана в киднэпинге Пискуна.

– Краже. Если это просто не совпадение.

– А может – белконэпинге? Куклонэпинге?

Энджи закатила глаза:

– И что она тогда сделает? Там целая туча народу. Вряд ли она станет выхватывать пистолет. К тому же ты застал ее врасплох. Она подумает, что это случайность. И вообще ей придется над этим немного поразмыслить, прежде чем что-то делать.

Вдруг на нас упал луч света из парадной двери. Как опоссумы в свете фар, мы с Энджи сощурились на силуэты двух мужиков, выросшие в открытых дверях. Какой-то ретрист в пиджаке в широкую полоску, окинув нас взглядом, прошел мимо, зашагал дальше по улице. Крупный силуэт в дверях прогремел:

– Ну?

Глава 13

– Привет! – чирикнула Энджи.

– Мы это так, мы… – И я фыркнул.

– Пароль?

– Нам никто ни про какой пароль не говорил, – вскинулась Энджи.

– Никто из кого?

Силуэт нагло привалился к косяку – в губах у него подергивалась тень зубочистки.

– То есть, кто пригласил нас прийти? Гарт, кто этот твой приятель? Тот, который нам сказал…

– Вообще-то приятель приятеля. – Я пожал плечами. – Блин, Энджи, как же его… – Я щелкнул пальцами.

– Трижды Ха-Ха,[64] – загремел силуэт, отступая в сторону. – Проходите.

Я еще не успел понять, что он имеет в виду, а Энджи уже проскользнула в притон.

– Спасиб, – кивнула она силуэту.

Я вошел следом, коснувшись шляпы и наградив привратника нервной улыбочкой. Уже не силуэт, он все равно был угрожающе огромным: пиджак, наверное, 58-го размера. Его шея и голова над розочками ушей были обриты под ноль, жуткого вида шрам на лбу дугой уходил под полоску белесых волос на черепе. Железный кандидат на премию Амбал Года. На нас он больше не взглянул.

Сразу за дверью был пустой пыльный магазин, стены усажены колышками для катушек. Справа на треснутом стеклянном прилавке высилась гора шляп. Обслуживала сама скука, обернувшаяся девочкой в беленьких носочках. Забирая мою шляпу и подавая номерок, она не проронила ни слова.

Мы с Энджи шевельнули друг другу бровями и пошли единственным очевидным путем – в конец комнаты, и дальше, за портьеры. Я услышал, как мистер Амбал отворил входную дверь и проворчал:

– Пароль? – Последовал щелчок пальцами, вошла новая компания. Значит, это и есть пароль. Только подумать: если б не эта слепая случайность, мы сейчас бы спокойно возвращались домой, чтобы позвонить Дадли и объяснить свое исчезновение.

Пройдя краем комнаты со старыми ящиками и разбросанной упаковочной стружкой, мы спустились по узкой лестнице слева – и в нас ударила волна сигаретного дыма и гула беззаботной болтовни.

Я положил руку Энджи на плечо:

– Не увлекайся тут беседами, ладно? Не говори ничего без необходимости, и наши имена… – Тут я вспомнил, что Энджи назвала мое имя перед Амбалом. Энджи похлопала меня по руке, как бы успокаивая мои нервы. Как бы.

Мы оказались в большом производственном подвале, уставленном чугунными колоннами. Никто не взял на себя труд как-то украсить помещение. Бесхозные ящики, поддоны и болтающиеся голые лампочки – вот и весь декор, вкупе с примерно двадцатью рядами складных стульев разных фасонов и эпох. Перед стульями возвышалась трибуна, за нею – импровизированная эстрада с музыкантами. Мы пришли одни из последних; оставались только стоячие места. Большинство публики курило. Мы, конечно, тоже – по умолчанию.