Таксопарк

Динамик, заброшенный на верхушку рыжей сосны, вскрикнул высоким женским голосом. Три галки лениво вскинули тяжелые тела над размочаленными ветками и недовольно перелетели забор. «Хлебовоз „22–76“. Займите четвертое окно».

Костенецкий включил двигатель и направил фургон к погрузочной площадке.

Давненько Сергачев не ездил в автомобиле пассажиром, к тому же на грузовом. Широкое стекло, укороченный капот поначалу смущали своей непривычностью, казалось, что он сидит прямо на радиаторе. Транзисторный приемник «Маяк» в кожаном футляре лежал на торпеде. Фотография загорелой купальщицы с призывно поднятой красивой рукой была приклеена на зеркало заднего вида.

— Раньше тебе нравились брюнетки, — заметил Сергачев.

— Это вкус моего сменщика. — Костенецкий подмигнул белокурой красавице. — Ему только двадцать три года.

— Кажется, я тоже промахнулся со сменщиком. Неряха. А поначалу оставлял приятное впечатление.

И Сергачев подумал о Славе Садофьеве. Давно пора ему сделать «широкое внушение». За машиной не смотрит. Ночевать ставит куда попало — в прошлую смену Сергачев полчаса дергался, пока выехал из гаража. И за бензобаком Славка не следит: оставляет бензина чуть-чуть, только до заправки доползти. Надо было бы сегодня и поговорить — все равно в парк заявился справку получать. Но подниматься в шесть утра не хотелось, хватит, через день с будильником сражается…

— Он себе думает! — воскликнул Костенецкий.

— Так. Размышляю. Не люблю отгульные дни. Деть себя некуда.

— Старая болезнь. Женись, сразу найдешь занятие.

Предупредительно гуднув, Костенецкий подал машину задом к крыльцу булочной. Вытащил накладные из ящика и ушел в магазин. Сергачев остался сидеть в кабине.

Действительно, как-то неинтересно проходили выходные дни. Однообразно и скучно. Радовался любому делу. И женщины надоели. В сущности, все одинаковые. А может быть, он сам со всеми одинаков, и это их ответная реакция… Сергачев прикрыл глаза, вызывая в памяти образ Лены. Ее бледные пухлые губы, тихий голос. Он чувствовал на лице легкое прикосновение ее ладони… А чего он, собственно, хочет? И есть ли на свете человек, который до конца знает, чего он хочет?.. Нагрянул зачем-то к Яше Костенецкому. Признаться, еще час назад он и не думал о Яше. Проходил мимо хлебозавода, вспомнил, зашел. И главное, так защемило сердце, словно и впрямь все эти дни мучился от сознания ссоры со своим бывшим сменщиком. Удивительно…

В дверь кузова сильно стукнули кулаком. Сергачев вздрогнул от неожиданности и повернул голову. Мужчина в длинном демисезонном пальто с ватными прямыми плечами, подняв небритое заспанное лицо, придерживал рукой зеленую замызганную шляпу.

— Человек… Глянь на минуту, дело есть!

Сергачев опустил стекло и высунул голову.

— Дело есть, слышь? — У мужчины были водянистые, навыкате глаза. — Надо холодильник вывезти. «Газоаппарат»… Выручи.

Сергачев поднял стекло и отвернулся. В дверь вновь отчаянно заколошматили. Такая настырность вывела Сергачева из себя. Он открыл дверь и спрыгнул на землю.

— Выручи, друг! — загомонил незнакомец, преданно глядя в глаза Сергачева. — Мне тут один холодильник продал. За бутылку и три пива. Надо срочно вывезти, пока жена его на работе, понял? А то вернется, стерва, все порушит. С третьего этажа снести, и всех дел. Холодильничек — тьфу, старый, полкило и весит. «Газоаппарат» называется…

Сергачев смотрел на красные трясущиеся руки незнакомца в мятом пальто.

— Это хлебовоз, — терпеливо пояснил он.

— И хрен с ним. В угол пихнем, батонами закидаем.

Мужчина подбежал к заднему борту и принялся теребить замок.

Из булочной вышел Костенецкий. Он беглым взглядом окинул типа в длинном пальто.

— Фи, Олег… Тебя ни на секунду нельзя оставить одного. Тут же обзаводишься друзьями.

— Холодильник просит перевезти. — Сергачев развел руками и улыбнулся.

Костенецкий отстранил мужчину от фургона и просунул в замок проволоку, заменяющую ключ.

— Надеюсь, ты объяснил гражданину, что мы перевозим только мебель и пианино. Холодильниками теперь занимаются автомобили с надписью «Молоко».

Мужчина прищурил выпученные глаза и покачал головой.

— Ладно тебе. Я же не за так, понимаю.

И он торопливо принялся пересказывать историю с другом, который уступил ему «Газоаппарат» за бутылку и три пива. Что во как нужно успеть провернуть дело до возвращения с работы «змеи губастой», которая костьми ляжет. А «Газоаппарат» тот его друга, личный, с премии покупал пять лет назад в комиссионке, право имеет. Все равно туда большая кастрюля не влазит, проверено. И облупился весь, краска сыплется…

Костенецкий с изумлением смотрел на вертлявую фигуру в старомодном пальто со вставными плечами.

— Слушай сюда! Ты ведь громадные деньги теряешь, ей-богу.

Мужчина притих, озабоченно глядя на Костенецкого.

— Нет, правда, Олег. Это же штучный товар. — Костенецкий не сводил с незнакомца черных диких глаз. — Его в любом художественном училище с руками оторвут. На рисунок с натуры. Три рубля в час. Сиди читай газету. С тебя портрет рисовать будут. Только не вертись.

Мужчина потер ладонью наждачные щеки.