Таксопарк

Сергачев откинул капот, перекинул тумблер секретки: в правом верхнем углу покатого лобового стекла по-домашнему тихо заструилась «сонька» (так прозвали в парке зеленый фонарик)… Вода, масло, тормозная жидкость… Надо еще раз проверить тормоза, для себя ведь. Сергачев замкнул зажигание. Хрипло и радостно заворчал стартер. Где-то внутри, в утробе двигателя, проснулись четыре поршня-молодца. И принялись разминаться, точно делали утреннюю гимнастику, бег на месте… Сергачеву даже казалось, что они подглядывают за ним сквозь какие-то невидимые ему щели. Чтобы не пропустить самого важного момента — включения передачи…

«Попрыгайте, разогрейтесь, — проговорил Сергачев. — А я пока делом займусь». Он сверил показания таксометра с записью в путевом листе. Все совпадало. Правда, общий километраж немного отличался — пока крутился в парке, набежала какая-то мелочь… Так. Теперь проверить главное — тормоза.

Он включил скорость и резко нажал на акселератор. Четыре молодца в чреве двигателя возмущенно взревели: слишком уж грубо.

Машина рванулась с места.

Сергачев нажал на педаль. Машина, взвизгнув тормозами, замерла на месте.

Все в порядке.

«Ладно, милые, потолкуйте тут без меня. Хорошо, у нас пока нет энергетического кризиса, бензин дешевый». — И он поспешил отбить время выезда.

Диспетчер вставил уголок путевого листа в прорезь штамп-часов и нажал кнопку.

Теперь все! Считается, что машина покинула парк.

С этого момента время работает на план.

Впереди двенадцать часов работы плюс полтора часа на обед.

Впереди асфальт, колдобины, люки большого города.

Пешеходы!

Посадки! Высадки!

Вокзалы, рестораны.

Улицы, улицы, улицы.

Переулки, площади, тупики.

Пассажиры, пассажиры. У каждого свой характер, свое настроение.

У каждого своя история — радостная или печальная.

Запахи, запахи…

Под тихий перестук таксометра.

План, план, план.

И так двенадцать часов плюс полтора на обед.

Согласно законодательству и с благословения профсоюза: день на линии, день дома…

Сегодня Сергачев выедет только на восемь часов плюс час на обед…

Растрепанные вербы над каменным забором бывшего рынка поводят зелеными ладонями, точно приглашая скорей покинуть парк.

Все готово!

Сергачев повел машину к главному выходу.

Начиналась работа…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Больница всегда внушала Славе чувство почтения — сам он болел редко, да и то всегда дома отлеживался. А вот когда приходилось навещать кого, робел.

Палата находилась в конце длинного школьного коридора, рядом со столиком дежурной. Слава сдержал шаг — не вызвать бы недовольства строгой женщины с крахмальной бабочкой на голове. И виновато юркнул в палату.

Валеру Чернышева он узнал сразу — тот один и лежал в палате, две другие кровати были пусты.

Слава осторожно приблизился.

Веко правого глаза дрогнуло под белым марлевым тюрбаном и приоткрылось, показывая Славе воспаленный белок, второй глаз был забинтован.

— А… Славка, — губы слабо шевельнулись в улыбке. — Садись.

Слава растерялся. Он и не предполагал, что у Валеры окажется такой беспомощный вид. Какая-то потасовка, и так всего перебинтовали… Он осторожно придвинул щербатый лимонный табурет и сел.

— Как дела, мастер? Больно? — бодрясь, произнес Слава.

— Сейчас не очень. Голова только к вечеру начинает. А так ничего, — Валера был рад приходу и старался улыбаться.

— Здорово тебя шлифанули, — вздохнул Слава. — Гады. А кто — так и не видел?

— Темно было. И неожиданно… Ну как аппарат? Бегает? Ты уж извини, так получилось…

— Да ну! Бывает. Не стоит вспоминать, — отмахнулся Слава.

Дело в том, что Валера зацепился крылом машины о столб, а отремонтироваться так и не успел: в тот же вечер его избили в парке, на заднем дворе…

— Мы тебе тут с Олегом яблоки купили. Сок манго. Конфет…

Слава принялся выкладывать на тумбочку содержимое сетки.

— Напрасно ты. У меня всего полно. Это с каким же Олегом? Что-то не припоминаю.

— Откуда ж тебе знать? Работаешь-то без году неделя… Длинный такой. Покажу еще. Я и сам с ним толком незнаком. Сергачев вроде фамилия.

Валера приподнял забинтованную голову с подушки. Бледные пальцы его руки стянули в комок край одеяла.

— Вот что… Отнеси эти яблоки обратно.

— Не понимаю.

— Отнеси, говорю, обратно. И швырни ему в морду.

Он уронил голову на подушку.

В сетке еще оставалось несколько зеленовато-золотистых продолговатых яблок. Слава пропустил сетку между коленями и принялся ее раскачивать. Яблоки, наподобие диска маятника, показывались то с одной стороны ноги, то с другой…

— Можешь толком-то рассказать? — наконец произнес Слава.

Женский голос громко крикнул в коридоре:

— Андреев! В процедурную. На укол.

Мужской голос что-то послушно ответил.

И опять тишина…

Валера пригладил ладонью скомканный край одеяла.

— В белых тапочках бы я видел этого благодетеля.

— Он ведь от души, — слабо возразил Слава.

— Плевать мне на его душу, ясно? Крохобор он…

Валера говорил торопливо, облизывая тонкие бледные губы.