Тактик

— Шадрин! К пулемету! — рявкнул майор, соскальзывая внутрь бронированного исполина. — Связь, живо!

И когда в его руку ткнулся гладкий эбонит микрофон, закричал, срывая голос:

— Отражение воздушной атаки! Двойка, тройка, четверка! Отражение воздушной атаки! Огонь — по готовности!

Над головой уже басовито рокотал ДШК, пытаясь прикрыть японское орудие. Тут ИС ощутимо тряхнуло — где-то поблизости рванула авиабомба не самого малого калибра, пулемет, было, поперхнулся, но тут же снова зашелся яростным лаем.

Логинову не было слышно других пулеметов, но он точно знал: сейчас все четыре ЗСУ и все зенитные пулеметы танков, бронеавтомобилей и бэтээров от всей души лупят в зенит, ловя в прицелы силуэты вражеских самолетов. Ну, б…, подлетайте!..

Шеннолт от души костерил и себя и своих подчиненных за глупость! Надо же: так хорошо проработать передний край обороны и так попасться в огневую ловушку над самой основной целью! Суки желтолицые так ловко замаскировали свои чертовы зенитные пом-помы [212], что обнаружить каждый следующий можно было не ранее, чем он успевал сбить штурмующий самолет. А то и не один!

— Парни! Всем вверх! Хватит быть сидячими утками! Медные лбы Made in China в очередной раз облажались по полной! Нам обещали чистую цель, а тут того и гляди — схватишь чертову луковицу [213] в задницу! Набрать высоту восемь тысяч!

«Летающие тигры» рванулись на спасительные восемь тысяч футов, выходя из-под обстрела зенитной артиллерии, и закружили там, словно воронья стая выбирающая добычу. А потом подошли отставшие, было, «Мартины».

Неторопливо, похожие на раздутых икрой рыб, блестя на весеннем солнце обоими фонарями, они скользнули над японскими позициями и высыпали первую партию двухсотфунтовых бомб. Шеннолт из своего Р-40 наблюдал за встающим и опадающими султанами разрывов и испустил восторженный воинственный клич, чем-то похожий на знаменитый Rebel Yell [214] конфедератов, когда внизу вместо очередного султана вверх взметнулся огненный столб. Попали!

Сто тридцать девятые, неторопливо прошли вперед, развернулись и вышли на второй заход…

Подполковник Степан Супрун [215] давно не чувствовал себя так уверенно и спокойно. Обучение японских товарищей на новые самолеты — дело, конечно, важное и нужное, но уж больно хлопотное. С этими ихними китайск… тьфу ты! — японскими церемониями: ты им объясняешь, а они — давай кланяться. И как заведенные: вперед-назад, вперед-назад… А поняли или нет — догадайся сам!

Правда, пилоты они неплохие, хотя, как говорится, бивали мы и не таких. Товарищ дайса Кодзиро вообще крестником оказался! В районе Чунцина в тридцать девятом пересеклись воздушные пути-дорожки, тогда-то и свалил Степан Палыч Кодзиро Мацумуру с китайских небес на китайскую же землю [216]. Честно говоря, Супрун и знать не знал об имени своего крестника, да вот китайские това… от же, окаянствие! Какие ж они теперь товарищи, когда насквозь — империалистические гоминьдановцы?! Вот от этих пленных гоминьдановцев японские товарищи и узнали: кто это такой умелец, который ихнего аса на землю определил? Товарищ дайса Кодзиро в первый же день Степановой командировки явился уважение выразить, да еще бутылку своей водки — саке, с собой притащил. Ну, водка японская название свое полностью оправдала: только и слава, что водка, а так саке — саке и есть, и как бы еще — не лошадиные!

И с пайком у японских товарищей — примерно, как с водкой. На завтрак летчикам — чашка вареного риса в который сырое яйцо размешали, и все! Все!!! А ребятам потом петли и бочки в небе крутить! Нагрузки там — ого-го! Из иного полета вернешься — как будто вагон с песком разгрузил. Мокрый — как мышь, руки-ноги трясутся, а тут жрать не дают нормально! Нет, его-то как раз по нормам КВФ кормят — слова не сказать, но ведь за мальчишек же страшно делается!

Супрун усмехнулся, вспомнив, как он ругался со своим «крестником» из-за дохлых пайков японских истребителей, как заставил однажды, как говорится, «личным примером», щуплого тюи Курое [217] съесть целую банку тушенки. Тот жалобно лупал своими раскосыми глазенками, но покорно ел, запихивал в рот мясо, жир, желе, смешно зажав в кулаке ложку, и часто-часто дышал, если вдруг раскусывал горошину перца. Зато потом, в полете на учебной спарке, Супрун прогнал Курое через настоящие, «взрослые» перегрузки, от которых даже у самого Степана нет-нет, да и темнело в глазах. Любой другой японец спекся бы уже в самом начале воздушного цирка, а Курое стоически перенес все — только кровь из носа пошла. Вот тогда-то Супрун и осознал: отчего и почему у японских самолетов такие свирепые ограничения по высшему пилотажу. Чуть круче в пике войдешь, чуть «перештопоришь» — тут-то крылья и отвалятся! А чего огород городить, повышая прочность машины, если сам летчик такого пикирования не выдержит?