Тактика победы

«Очень сожалею, – прибавил великий визирь, – что ее нет при мне, а то бы я вам доказал, что все, что я говорил, – истинная правда. Теперь же передайте Кутузову, что я перейду Дунай, опустошу всю Валахию[125], хотя мне и очень жаль ее несчастных жителей; я не буду останавливаться у крепостей, но длинными переходами и недостатком продовольствия доведу вас до утомления и погублю всю вашу армию. Не правда ли, что уж лучше заключить мир. Удовлетворитесь малым, и тогда мы можем быть союзниками. Это единственное средство спастись нам обоим. Все равно Дунай никогда не будет вашим, лучше мы будем воевать 10 лет, чем уступить его. Передайте все это Кутузову, моему другу, и не забудьте также ему сказать, что от нас зависит счастье и безопасность двух государств».

Трудно говорить с большим умом, ловкостью и прямотою. Кутузов, выслушав рассказ Фонтона, который передавал его при мне, воскликнул: «Где, черт возьми, этот лазский пират, не умеющий писать, научился всему этому?» Действительно, это было очень странно, так как многие из самых цивилизованных министров этой страны не настолько образованны.

Кутузов, человек умный и умеющий предвидеть все события, очень желал мира: он прекрасно понимал, что граница Дуная, которую Румянцев непременно хотел сделать нашей, являлась для нас непреодолимым препятствием, и в тех же обстоятельствах, в каких мы находились тогда, это желание было положительной химерой. Кутузов не мог противиться желаниям Румянцева, так как был уверен, что последний действует в силу приказаний Государя, но он ошибался.

Для такого человека, как Кутузов, куртизана и боявшегося сделать что-либо, могущее не понравиться двору, эта уверенность имела сильное влияние на все его поведение. Тем не менее он все-таки донес Государю весь разговор великого визиря с Фонтоном, выпустив только все, что касалось Румянцева.

Он сам мне сказал об этом, причем добавил, что в письме этом он не выразил своего взгляда и мнения. Тогда я признался ему, что я написал письмо полковнику Воейкову (которое он, вероятно, показал военному министру, где я говорил, что Бессарабия и часть Молдавии для нас необходимы и вполне могут нас удовлетворить и что турки, вероятно, согласятся уступить нам их, я прибавил, что я знал, что герцог Ришелье, бывший в переписке с Государем, писал ему уже об этом.

Сначала я опасался, чтобы Кутузов не рассердился за это сообщение, но вышло наоборот: он был в восторге; у него самого не хватило бы характера и энергии на подобный шаг, но узнав, что этот щекотливый вопрос уже затронут, он не колеблясь повел дело в том же направлении и собственноручно написал письмо военному министру.

Так как визирь выставил гораздо больше сил и выказал больше энергии, чем мы могли от него ожидать, то Кутузов принял разумные предосторожности, чтобы быть в состоянии отразить нападение неприятеля. Он испросил у Государя разрешения передвинуть к себе 9-ю и 15-ю дивизии, первую под начальством Ермолова, а вторую – Маркова, а также бывший на Днестре 6-й казачий полк отважного Сысоева.

Ходатайство Кутузова было удовлетворено, и он получил разрешение располагать этими войсками, если в том явится надобность.

Видя, что нечего опасаться за свой левый фланг, и зная, что визирь не собирается проникнуть в Бессарабию и что он никого не оставил в Силистрии, Кутузов приказал отряду генерала Денисова подойти из с. Табак к Слободзее, где тогда находился Эссен. Все меры, которые принял Кутузов в этих трудных обстоятельствах, делают ему большую честь: он так осторожно и обдуманно вел дело и действовал так хорошо, что у него все было готово вовремя.

Но уверенность Кутузова, что турки никогда не посмеют в его присутствии перейти Дунай, заставила его упустить некоторые предосторожности, соблюдать которые было необходимо.

Я уже говорил, что Кутузов довольно хорошо организовал шпионство, но у нас был еще вернее способ узнавать, что делалось в лагере визиря – это посылать туда своих людей с приказанием захватывать их пикеты. Семь раз мы предпринимали это, и каждый раз оно кончалось полным успехом.

Казаки Грекова производили эти нападения с необыкновенной смелостью и отвагой. Делалось это так: в три маленькие лодочки садились 10 казаков со своими лошадьми; ночью они переплывали Дунай и входили в турецкий лагерь. После каждого такого нападения они приводили нам двух-трех турок. Несколько раз наши казаки производили даже беспокойство в неприятельском лагере, и мы слышали стрельбу, продолжавшуюся очень долго, тогда как казаки с пленниками были уже дома.

Все эти набеги поручались уряднику Увалову, который в награду за свою службу получил офицерский чин и орден Св. Анны 4-й степени.

Во время нашего бездействия, под предлогом повидать своих старых товарищей, приехал в армию, из Царства Польского, генерал Уваров и прожил у нас целую неделю. Мы никак не могли понять настоящей цели его приезда, но подозревали, что он был секретно послан Государем, чтобы разузнать о недостойном поведении нашей кавалерии в деле под Рущуком, так как он часто возвращался к вопросу об этом деле.