Он получил Владимирскую ленту. Согласно всем законам он мог рассчитывать на Георгия 2-й степени, так же как и я[146]
, но нам их не дали, с тех пор как Кутузов был пожалован Георгием не первой степени. Я даже думаю, что, наградив 2-ю степенью так быстро и так легкомысленно Маркова, наверное, раскаивались. Конечно, Засс не был доволен, да иначе и не могло быть.Измаил-бей, находясь со всеми войсками, какими только мог располагать в Малой Валахии, не мог действовать против сербов и босняков и принужден был оставить их в покое. Впрочем, турки иногда имели с нами перестрелки или производили несколько разбойничьих наездов.
Более серьезным было только одно дело, произошедшее между Ниссой и Банией, где собралось 4 или 5000 турок и стали угрожать крепостям Бании и Кургуцовице. Тогда Георгий Черный послал туда 6000 человек, которые соединились с полковником Полторацким, командовавшим батальоном Нейшлотского полка, бывшим тогда гарнизоном в Бании, вместе с 50 казаками и несколькими уланами.
Георгий Черный двинулся на турок, застиг их в 15-ти верстах от Ниссы и атаковал. Позиция неприятеля была очень хорошая, но они не имели артиллерии, тогда как сербы имели 6 пушек. Турки были опрокинуты и преследуемы в продолжение 5-ти верст, при этом они потеряли немало людей.
Вернемся теперь к тому, что происходило в Бухаресте. Был уже декабрь месяц, но переговоры о мире не подвигались, чем в Петербурге были недовольны. Там поговаривали уже о вызове Кутузова. Жена Кутузова уведомила его о появившемся в обществе шуме и советовала ему найти возможность заключить мир до приезда его заместителя, но кого именно, она не знала.
В Петербурге же уже шептали друг другу на ухо, что избранным будет адмирал Чичагов, хотя это совершилось 4 месяца спустя.
Кутузов, смущенный своим положением и боровшимися в нем недостатком энергии и самолюбием, несмотря на все свои усилия не мог скрыть своего беспокойства. Наконец он доверил свои заботы мне и открыл задуманный им план, который ему и удался.
Он питал ко мне безусловное доверие, и я тогда был единственный в армии, который пользовался им. Он был привязан ко мне, и я, несмотря на то, что его недостатки и проступки часто доводили меня до бешенства, не мог не поддаться его обаянию и любезности. Я служил ему ревностно и преданно.
Однажды он прислал за мной в 7 часов утра. Меня ужасно это удивило, так как он не имел привычки вставать так рано: раньше 10–11 часов он никогда не принимал. Я тотчас же явился к нему, и он меня принял очень дружески и запер дверь своего кабинета на ключ. Эти приготовления предсказывали, что обсуждаться будет какая-нибудь серьезная вещь.
Он сообщил мне, что он сменен (чего мы еще не знали тогда) и что он погубит свою честь и репутацию, если не заключит мира. Он прибавил, что не ожидает, чтобы окончание заключения мира было бы так близко, как он того бы желал, посредством конгресса, медленность которого его сокрушает, что он решил вести переговоры прямо с великим визирем и что он избрал меня для того, чтобы сделать несколько предложений ему, которые, как полагал Кутузов, он примет.
Я ему возразил, что я никогда не был поверенным дипломатического корпуса и что у меня мало привычки к лукавству и сдержанности, необходимых для такого поручения; во-вторых, я не был избран для сего императором. Кроме того, я подчеркнул свою иностранную фамилию, что беспокоило русских, и вся тяжелая ответственность может пасть на меня, если бы порученные мне столь секретные переговоры, что опять-таки могло многим не понравиться, не удались бы.
Он мне ответил, что ответственность он берет на себя, а моя 22-летняя отличная служба и моя хорошо известная преданность новому отечеству, которое меня уже усыновило, не давали возможности смотреть на меня как на иностранца.
Снабдив меня словесными, очень пространными инструкциями, он просил меня ехать тотчас же.
Осторожность (которая никогда не была моим главным качеством) надоумила меня просить у Кутузова разрешения взять с собой русского генерала. И я предложил ему Эссена, который находился тогда в Журжеве, где командовал корпусом передовых войск.
Он одобрил эту предосторожность и сказал, что мой выбор ему очень приятен. Эссен был всем известен своею честностью и скромностью.
Я уехал в тот же день с г-ном Матье Пизани, одним из переводчиков при нашей миссии в Константинополе. Приехавши в Журжево, я сообщил Эссену, под секретом, смысл моего поручения, причиной которого я выставил осмотр передовых войск. Затем я просил великого визиря назначить мне время, когда бы он мог меня принять; он просил меня быть у него на следующий день утром, и я в 10 часов поехал в Рущук.
Так как нравы и обычаи турок неизвестны всем тем, которые будут читать эти записки, то я опишу церемонии, с которыми я был принят, и обед, которым меня угощал великий визирь.