Тактика победы

Князь отвечал, что ему не дано полномочия слушать предложения ни о перемирии, ни о мире, что он не примет никакого письма к Его Императорскому Величеству, долгом своим почитая объявить, что российская армия имеет на своей стороне многие важные выгоды, которых отнюдь не должно терять согласием на перемирие.

Лористон сделал замечание, что надобно же наконец прекратиться войне и что ей не вечно продолжаться, а особливо столь варварским образом.

Князь отвечал – варварство началось в войне… от французской революции и от Бонапарта, который довел его до высочайшей степени. Без сомнения, война продолжаться вечно не может, однако ж и о мире думать не можно до тех пор, когда будут французы находиться по эту сторону Вислы.

Не Россия начала войну сию: если б мой Государь император повелел сделать нападение на магазейны и войска, в Польше находящиеся, то даже за Вислою были бы истреблены все приготовления Бонапарта прежде еще, нежели он успел бы совершенно ополчиться; но Его Императорскому Величеству благоугодно было никак не нарушать спокойствия, не начинать войны и хранить мир постоянно.

Бонапарт, не объявляя войны, вторгся в Россию и разорил большую полосу земли в нашем Отечестве; увидим теперь, как он выйдет из Москвы, в которую пожаловал без приглашения, теперь долг повелевает нам наносить ему вред всевозможнейший. Он объявляет, будто вступлением в Москву поход окончился, а русские говорят, что война еще только начинается. Ежели он этого не ведает, то скоро узнает на самом деле.

– А когда нет надежды к заключению мира, – сказал Лористон, – так станем действовать, но через то опять начнется пролитие крови храбрых воинов, которые везде сражались геройски и которых целые армии подходят со всех сторон.

Князь. Еще раз повторяю: Вы можете брать всевозможные меры к обратному выступлению, а мы постараемся предупредить Вас. Впрочем, уже недалеко то время, в которое мы начнем провожать Вас. – Не имеете ли предложить еще что-нибудь?

Лористон начал жаловаться на ожесточение, произведенное в народе с намерением уничтожить всю надежду на восстановление мира; говорил, что несправедливо обвиняют французов в опустошении и сожжении столицы, тогда как сами же московские жители были виновниками сего бедствия.

Князь сказал в ответ, что он в первый раз в жизни слышит жалобы на горячую любовь целого народа к своему Отечеству, народа, защищающего свою родину от такого неприятеля, который нападением своим подал необходимую причину к ужаснейшему ожесточению и что такой народ, по всей справедливости, достоин похвалы и удивления.

А касательно сожжения Москвы князь прибавил: «Я уже давно живу на свете, приобрел много опытности воинской и пользуюсь доверением русской нации; и так не удивляйтесь, что ежедневно и ежечасно получаю достоверные сведения обо всем, в Москве происходящем. Я сам приказал истребить некоторые магазейны, и русские по вступлении французов истребили только запасы экипажей, приметивши, что французы хотят их разделить между собою для собственной забавы.

От жителей было очень мало пожаров: напротив того, французы выжгли столицу по обдуманному плану; определяли дни для зажигательства и назначали кварталы по очереди, когда именно какому надлежало истребится пламенем. Я имею обо всем весьма точные известия. Вот доказательство, что не жители опустошили столицу: прочные дома и здания, которых не можно истребить пламенем, разрушаемы были посредством пушечных выстрелов. Будьте уверены, что мы постараемся заплатить вам». И разговор кончился.

Разумеется, что Лористон не был доволен таким успехом в своем посольстве. Уже давно французы привыкли о подобных делах вести переговор с глазу на глаз или при весьма немногих надежных людях, а тут надлежало говорить при тридцати особах как находившихся при знаменитом вожде российском, так и сопровождавших присланного с хищническим препоручением.

Из письма А.-Л.-Ж. де Сталь-Гольштейн Е. И. Кутузовой

24 сентября (5 октября) [1812 г.] Стокгольм

Как благодарна я Вам, княгиня, за Ваше письмо; я уже думала, что забыта Вами – это было бы естественно при таких обстоятельствах, но прискорбно для меня. Действительно, князь, Ваш супруг, был Фабием в отношении этого африканца; он дерзнул выжидать и ему удалось, дай Бог однако же, чтобы успех этот был полным.

Такому человеку, как Наполеон, вселенная повинуется, его силы неистощимы, он вызовет войска из Германии и, конечно, соединит все усилия, чтобы изгладить позор, испытанный им первый раз в жизни. Поддержите энергию Вашего супруга в минуту, когда, быть может, успех ему изменит, – я уверена, что с этой стороны он найдет опору и ему будет принадлежать честь изменить судьбу мира. Вы вполне достойны, княгиня, чувствовать энтузиазм, который должно возбуждать такое положение – вообще, на Вас лежит ответственность войны. […]