Письмо Вашего высокопревосходительства имел я честь получить. Хотя не могу я принять всего помещенного в прекрасном творении Вашем «На парение орла» прямо на мой счет, но произведение сие, как и прочие бессмертного Вашего пера, имеет особенную цену уважения и служит новым доказательством Вашей ко мне любви.
Сколько же лестен и приятен для меня гимн Ваш, коего один только экземпляр собственно для меня получил я через Петра Петровича Коновницына, но не более, как пишете Вы, о чем сожалея, весьма бы желал присылки оных. Повторяя чувства совершенной моей благодарности на Ваше ко мне расположение, имею честь быть с истинным почтением и преданностью, милостивый государь мой, Вашего превосходительства всепокорный слуга
Милостивый государь князь Петр Михайлович!
16-го сего апреля в 9 часов и 35 минут пополудни свершилось ужаснейшее для нас происшествие. Обожаемый нами фельдмаршал князь Михайло Ларионович кончил дни свои. Удар сей столь сильно поразил меня, что от сокрушенного и обремененного печалью сердца не в состоянии я изъявить Вашему сиятельству никакого утешения, кроме того, что славные подвиги его будут жить вечно в сердцах россиян и в летописях избавленного им Отечества.
Имею честь быть с совершенным почтением и душевною преданностью, милостивый государь, Вашего сиятельства покорнейшим слугою.
Подлинный подписал:
Княгиня Катерина Ильинишна!
Судьбы Вышнего, которым никто смертный воспротивиться не может, а потому и роптать не должен, определили супругу Вашему, светлейшему князю Михаилу Ларионовичу Кутузову-Смоленскому, посреди громких подвигов и блистательной славы своей, переселиться от временной жизни к вечной. Болезненная и великая не для одних Вас, но и для всего Отечества потеря!
Не Вы одни проливаете о нем слезы – с Вами плачу Я, и плачет вся Россия. Бог, позвавший его к себе, да утешит Вас тем, что имя и дела его остаются бессмертными. Благодарное Отечество не забудет никогда заслуг его. Европа и весь свет не перестанут ему удивляться и внесут имя его в число знаменитейших полководцев. В честь ему воздвигнется памятник, при котором россиянин, смотря на изваянный образ его, будет гордиться, чужестранец же уважать землю, порождающую столь великих мужей.
Все получаемое им содержание повелел Я производить Вам.
Пребываю Вам благосклонный
Вы испытали большое несчастье, княгиня, и с Вами вся Европа; если что-нибудь может уменьшить Вам жестокую утрату, так только чудный блеск Вашего имени. Фельдмаршал Кутузов спас Россию и ничто в будущем не сравнится со славою последнего года его жизни – сердце мое, однако, сжимается при мысли, что не увижу никогда человека, который был так же великодушен, как и велик. Я соболезную всей душой о Ваших страданиях. […]
Вы спрашиваете у меня о погребении светлейшего князя. Так, надобно было видеть все, здесь по сему случаю происходившее, чтобы судить о признательности народной к спасителю Отечества, ибо сие титло дают ему все, и история, конечно, не представит примера, когда бы глас народа был столь решителен и столь одинаков. Тело бессмертного покойника находилось долго в Сергиевой пустыни, за 13 верст отсюда.
Туда спешил каждый отдать долг почитания и благодарности незабвенному, наконец тело было привезено сюда. За две версты от города лошадей остановили, и народ с нетерпением просил позволения выпрячь их и везти гроб на себе, что и сделал. Все знатные шли за гробом. При заставе народ воскликнул «Ура!», и, верно, великая душа покойного на небесах в среде Суворова и Румянцева слышала сие восклицание, происходившее от восторга, смешавшегося с душевною горестью.
Все улицы, где везли фельдмаршала, были наполнены народом, все зрители плакали. Гроб был поставлен на катафалке в Казанском соборе. В пятницу новое печальное празднество занимало каждого жителя Петербурга. По Невскому проспекту с трудом пройти можно было. Я был в церкви при отпевании.