– А вы попробуйте их решить, господин Муслим! Я очень советую вам их решить за это время! У вас в Тегеране хороший дом, четверо прелестных дочерей, красавица жена, престарелые родители. Обидно будет, если с ними случится несчастье. Мне очень понравилась ваша вторая дочь – такой, знаете ли, нежный бутончик!
– Вы не сможете этого сделать!
– Мы все можем. Можем взорвать ваш дом вместе со всеми родственниками, можем продать ваших дочек на невольничьем рынке в Израиле, а можем и оставить вас в покое, если вы выведите нас на человека, способного решать вопросы, о которых я вам говорил раньше.
– Это называется «вербовка»!
– Конечно, вербовка! Нам давно нужен был человек в вашем картеле. Мы даже знаем, что этот героин сделан в Афганистане и в какой именно лаборатории. Пока вы гоните свою дрянь в Россию, мы вам негласно помогаем. Как только грамм этого дерьма попадет в США, тогда вся ваша шайка моментально исчезнет с лица земли.
– Как вас заберут на лодку?
– Мы выйдем в море, возьмем удочки, а там нас подберет лодка.
– Найти в ночном море одинокую лодку очень трудное дело. В море нет никаких ориентиров.
– Ничего сложного. Как только стемнеет, на затопленном судне зажгут фонарь. Прямо по траверзу этого импровизированного бакена нас будет ждать лодка. Она подойдет к нам в надводном положении, и часа через два я уже буду на сейнере. В случае неприятностей – встреча с пограничниками или военным сторожевым судном – лодка погрузится и пойдет к сейнеру по компасу и по сигналу гидролокатора. В любом случае, через три часа после встречи я должен быть на сейнере. В пять утра сейнер снимется с якоря и отплывет.
– Господин Эрхард, может, мы как-то договоримся? Я думаю, двести тысяч долларов наличными заставят вас забыть о моем существовании? В Бухаре, в конце девятнадцатого века, жил знаменитый поэт Ахмад Дониш, который служил у эмира бухарского в свите. Поэт он был зловредный и отличался острым языком, за что и был смещен тогдашним эмиром Музаффаром.
По обычаям того времени раз в год эмир объезжал свои владения. Все чиновники, даже смещенные со своих постов, должны, вернее, обязаны были сопровождать его. Если кто из чиновников без личного распоряжения эмира уклонялся от поездки, то ему грозили очень большие неприятности, которые не исключали смертную казнь не только самому саботажнику, но и его семье.
По дороге в город Карши эмир около восьмидесяти дней оставался в Каршинской степи. Чем он там занимался, история умалчивает, но, по всей видимости, у него были на то свои причины.
Всем смещенным со своих постов (в том числе и нашему поэту) пришлось жить в открытой степи, ютясь в соломенных шалашах под снегом, дождем и пронизывающим ветром. Несмотря на то что дело происходило в Средней Азии, температура в Каршинских степях зимой может опускаться до минус двадцати градусов. Можешь себе представить, как весело было в этом стойбище смещенных чиновников. Многие из них были старыми больными людьми. Нахождение в таких условиях для молодых, полных сил людей было не только тяжелым, но и крайне опасным для здоровья. Никто ведь не заботился о них. Тем более о центральном отоплении или тепловых пушках в девятнадцатом веке не было ничего известно. Главным отопительным прибором в то время была жаровня, которую ставили посередине юрты или шатра, и сандал…
Видимо, в это время Муслим изобразил на своем лице непонимание слова «сандал», и Эрхард счел необходимым дать пояснение, лишний раз подчеркивая свою образованность:
– Это та же жаровня, но поставленная под стол и накрытая сверху скатертью. Она греет только ноги, но до чего приятная вещь!
…Все эти обиженные решили написать письмо эмиру, где рассказали о невыносимых условиях, в которых они живут, и, соответственно, просили его высочество отпустить их в Бухару домой.
Эту жалобу должен был подписать и Ахмад Дониш.
Он засмеялся и сказал, что такая просьба сильно развеселит нашего повелителя. Чтобы нас еще больше огорчить и наказать, он постарается подольше побыть в степи.
Он взял калам – так называлось в девятнадцатом веке перо из тростника – и дописал внизу прошения:
Обозленный эпиграммой эмир велел прогнать из степи всех смещенных, чего они и добивались.
– У меня нет времени писать вам стихи. Двести тысяч долларов кэшем, я думаю, для вас приятнее какой-то старинной эпиграммы? – прервал словопрения своего собеседника Муслим.
– Мне больше нравится цифра триста, а за четыреста тысяч я готов не подавать служебную записку своему руководству о тебе.
– Это очень много. Мне столько не собрать.
– Ты можешь отдать чеками «Америкен-экспресс». Мне придется забрать мою записку у резидента, а он тоже кушать хочет и очень любит черную икру.
– За эти деньги он может каждый день до самой смерти есть по килограмму зернистой икры.
– Это здесь, в России, это стоит недорого, а в Америке икра ценится до пяти тысяч долларов за килограмм.