Талант (Жизнь Бережкова)

Приготовления закончены...

Мотор принял форсировку, взвыл. "Лад-1" плавно сдвинулся с места, заскользил по снегу, все быстрее, быстрее... Вот опытный, осторожный летчик-испытатель сбрасывает скорость, закладывает вираж; самолет, слегка накреняясь, прочерчивает по снегу правильную красивую кривую. И вдруг тяжело оседает на одну лыжу, принявшую на вираже главную нагрузку. Летчик пытается выровнять, потом останавливает аэроплан. Мы все идем туда. Выясняется, что в амортизаторе лопнула пружина. Этим завершилась торжественная первая пробежка.

И пошло... Сегодня не выдержал амортизатор, на следующий день порвались расчалки - их пришлось менять, усиливать; потом полетела шестерня, потом, после исправлений, выяснилось, что надо переделывать и соединительные муфты. Одним словом, происходила так называемая "доводка" самолета. Всякий раз пробежка оканчивалась поломкой. Всякий раз солдаты аэродромной команды тащили, волокли по полю в ангар многострадальную машину.

Ладошников мрачнел. Примитивная, убогая мастерская, устроенная в этом ангаре, конечно, не могла служить технической базой для доводки самолета. Новые детали приходилось заказывать на стороне, на одном из московских заводов. Туда ездил конструктор "Лад-1", продвигал эти заказы, следил за отливкой, за обточкой, сам получал детали, вновь собирал тот или иной узел самолета, затем опять сопровождал свой аэроплан на взлетное поле. И опять во время пробежки что-нибудь ломалось.

Меня поражало терпение Ладошникова. Он без конца исправлял и исправлял поломки, с невероятным упорством "доводил" конструкцию. А она продолжала ломаться.

Потом, в дальнейшей своей жизни конструктора, я не раз таким же образом бился над машиной. Доводка - это архимучительное дело, это целая школа выдержки, терпения. Первые уроки этой школы я прошел тогда, наблюдая упорство Ладошникова.

Он стал совсем молчалив. До нас дошел тревожный слух, что во время одной из пробежек летчик попытался наконец поднять машину в воздух и не смог. "Лад-1" не оторвался от земли. Верно ли это? Ни я, ни Ганьшин не решились спросить об этом у Ладошникова. А он ничего не сказал. Он продолжал работать, переделал киль, переменил пропеллер.

16

Подрайский с каждым днем, с каждой неделей остывал к самолету. Теперь его "коньком" была амфибия, небывалая бронированная боевая земноводная машина с десятиметровыми колесами.

Ганьшин произвел предварительный расчет. Я изготовил чертежи.

Прошло немного времени, и в лаборатории была выстроена модель амфибии - в одну десятую величины. Выкрашенная в защитный цвет, снабженная небольшим мотором, амфибия, пыхтя и громыхая, двигалась по комнатам, куда Подрайский допускал лишь немногих избранных. Из прочных толстых томов энциклопедического словаря мы устраивали заборы, дома, окопы. Машина легко брала эти преграды. По приказанию Подрайского в одной из комнат таинственной лаборатории была вделана в пол глубокая цинковая лохань, которую наполнили водой. Мы пускали амфибию туда; ватерлиния проходила чуть выше оси, герметичность была полной, машина легко ходила на плаву и сама выбиралась из воды.

Затем наше произведение было упаковано в великолепный ящик красного дерева, и проникавший всюду, всесильный, всемогущий, вхожий чуть ли не в преисподнюю Бархатный Кот поехал в Петроград показывать изобретение царю. Кстати, на внутренней стороне крышки ящика красовалась бронзовая дощечка: "Амфибия Подрайского".

Подрайский был действительно принят Николаем. Самодержец всероссийский, как ребенок, два часа играл в кабинете нашей самодвижущейся колесницей. Николай выворотил чуть ли не всю библиотеку, расставлял на ковре своды законов, устраивал всевозможные барьеры, затем перенес испытания на воду, в комнатный мраморный бассейн, веселился и хохотал.

После этого визита на постройку амфибии был ассигнован, или, как выражался Подрайский, высочайше пожалован, миллион рублей. Миллион! Если бы вы слышали, с какой нежностью Бархатный Кот выговаривал это слово!..

У нас все было высчитано, вычерчено, можно строить. Но где? Таинственность прежде всего. Если нет таинственности, нет и эффекта, ореола вокруг дела. Таков, как вы знаете, был девиз Подрайского.

И вот он опять неожиданно пропал. Деньги есть, счета оплачиваются, поставщики любезны, а Подрайский сгинул. Проходит день, другой, третий, четвертый - Подрайского нет. Наконец, по истечении шести дней, он появился - все такой же гладкий, розовый, все с такими же бархатными черными усами.

- Что случилось? - спросил я.

- Тссс... Ни звука... Идемте в кабинет.

В кабинете я увидел странную картину. Один угол был буквально завален свернутыми в трубочку бумагами. Некоторые были расстелены на столе и на несгораемых шкафах. Оказалось, это были листы топографической карты-двухверстки издания Генерального штаба.

Закрыв дверь на ключ, Подрайский объявил:

- Нашел!

- Что?

- Нашел место для "Касатки"...

- "Касатки"?

Так иносказательно, по требованию Подрайского, мы именовали теперь нашу амфибию. "Касатка", как вы, наверное, знаете, - название одного подотряда китов.