Талант (Жизнь Бережкова)

— Это я положила, — быстро сказала она. — Тут стоял другой календарь. Очень невзрачный… Знаете, «Светоч»? А мне хотелось как-то украсить стол. Вот я и спрятала «Светоч».

— А ну, покажите его, — попросил Серго.

Нагнувшись, Валя вынула из ящика хорошо знакомый мне календарь. Серго положил его перед собой и стал внимательно рассматривать оба календаря. Посмотрел сверху и с изнанки, заинтересовался, как прикреплены листки к подставкам. Потом стал перелистывать немецкий календарь. На каждом листке была напечатана фотография той или иной машины, выпускаемой фирмой. Подписи он прочитывал вслух:

— «Подъемники Оттиса»… Сами теперь делаем… «Блуминги»… Делаем на Ижорском заводе… «Вагон-весы»… Сами выпускаем в Свердловске и в Одессе… «Экскаваторы»… В будущем году получим с Уралмаша.

Он перекидывал листки немецкого календаря, прочитывал названия машин и говорил: «Делаем, выпускаем, начинаем выпускать». Это производило огромнейшее впечатление. Шел 1932 год, последний год первой пятилетки, выполненной в четыре года, и мы, Советская страна, уже выпускали оборудование, которое раньше покупали в Германии, в Англии и в Америке.

Положив календарь «Демага», Серго взял «Светоч». Бумага была темнее, хуже; деревянная красная подставка отделана грубо. Он стал перелистывать и этот скромный календарь и прочитывать отмеченные там памятные даты.

— «Декрет о создании Красной Армии», — произносил он. — «Расстрел адмирала Колчака»… «Выступление Владимира Ильича Ленина с броневика на Финляндском вокзале в Петрограде»… «Первый коммунистический субботник на Московско-Казанской железной дороге»…

Наступила минута тишины. Серго молча смотрел на листок с красным числом: «7 ноября». Затем он стал читать, строчка за строчкой, все, что уместилось на этом листке:

— «Тысяча девятьсот семнадцатый. Великая Октябрьская социалистическая революция. Взятие Зимнего дворца революционными рабочими, солдатами и матросами Петрограда. Открытие Второго Всероссийского съезда Советов, провозгласившего Советское правительство во главе с Владимиром Ильичем Лениным».

Ниже была указана еще одна дата: «1929. Статья И. В. Сталина «Год великого перелома». Серго прочел вслух и эту строку, взглянул на нас и проговорил:

— Мы еще посмотрим, какие страны… Помните, товарищи, как сказано в этой статье? «Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда «определить» в отсталые и какие в передовые».

Держа в руках оба календаря, он усмехнулся.

— Ну вот… Мы-то все сумели сделать, чем они здесь хвалятся, а они далеко поотстали от нашего списка.

Он взглянул на Валю. Она, снова вспыхнув, сказала:

— Дайте мне этот прейскурант!

И сунула его в нижний ящик. Орджоникидзе продолжал уже шутливо:

— Ничего, у нас с вами тоже будут красивые календари. Раз уже блуминги научились делать, то с этим справимся. — Он протянул Вале «Светоч». — Поставьте-ка на стол нашему конструктору советский календарь. Как видите, стыдиться его нечего…

39

Затем Серго поговорил с Валей. В те времена он был озабочен проблемой культуры в цехах, во всей нашей молодой индустрии. Ему очень понравилось, как содержались станки и другие рабочие места в нашем пролете, и он интересовался всеми мелочами, имевшими к этому касательство, вплоть до конструкции индивидуальных шкафчиков, введенных нами. Впрочем, слово «интересовался» не вполне подходит к характеру Серго. Надо бы найти выражение посильнее. Он так близко принимал к сердцу каждое дело, которым занимался, что и тут хотел тотчас же опять пойти в пролет и рассмотреть эти шкафчики вблизи, но взглянул на меня и произнес:

— Как идет ваша работа? Чем вам помочь, чтобы мотор скорее был готов?

— Разрываемся, товарищ Серго. Надо прикомандировать к моей группе еще хотя бы трех-четырех сильных технологов.

Я откровенно и подробно обрисовал обстановку на заводе.

— Мы понимаем, — говорил я, — что в данный момент, когда коллектив завода буквально в муках осваивает новую технику и бьется над выполнением государственного плана, нельзя требовать, чтобы заводские работники уделяли внимание еще и нашему экспериментальному мотору…

— Нельзя требовать? — с сомнением переспросил Орджоникидзе.

— Не то чтобы нельзя… Мы требуем, даже скандалим. Но попросту заводу не до нас…

Тут я привел понравившееся мне сравнение нашей группы с жуком-древоточцем, протачивающим свои пути, но почувствовал, что наркому оно не пришлось по вкусу. Он промолчал, потом неожиданно спросил:

— С Никитиным вы ладите?

— Отлично ладим! Он моя первая опора.

— Позовите его. — Серго встал. — Пройду вместе с ним по всем этим каналам, которые вы тут прогрызли.

Мне показалось, что он произнес это сердито. Пожалуй, даже со сдержанным гневом.

— Товарищ Серго, ведь я…

Но, видимо, не на меня был обращен его гнев. Он не дал мне договорить.

— Творец мотора! — с улыбкой сказал он. — Другой бы, наверное, не прогрыз…

40

К десяти часам вечера я и Андрей Никитин были вызваны на совещание в вагон Орджоникидзе. Кущин проявил любезность — прислал нам машину. Вместе со мной уселась в автомобиль и Валя.